Алексей Белослюдов - В поисках Беловодья

Вокруг оленгчей, устраивавших свои концерты в этой сутолоке, собирались веселые венки нарядных девушек и парней. Певцов заглушал рев верблюдов, испуганных шумом и толкотней. Но слушатели только теснее смыкались вокруг да наклоняли ухо поближе к сидящим на земле артистам.

Не менее не благословленной своей жены был ошеломлён всей этой пестрой суетою и сам Тит.

С тоской изгнанника и грустью чужеземца он смотрел, как с хозяйской торопливостью спешили кочевники в город, как возвращались оттуда. Они весело пробирались в толпе. Сверкающие чайники, кружки, ведра, котелки звенели за их спинами. Уздечки, ножи, топоры, косы то и дело передавались из рук в руки; покупка шла за новость, которую можно было обсуждать с любым встречным знакомцем. Отрезами шелка и ситца хвастались покупатели целые дни, показывая их всякому, кому было не лень остановиться.

Облокотившись на колесо арбы, не заражаясь нисколько общей веселостью, рассматривал молодой казак все это скользящее, мелькающее перед ним.

Между тем Уйба, занятый болтовней с земляками, успел не только повыспросить о чужих, но и рассказать о собственных приключениях, намерениях и событиях. Тит, до сознания которого иногда вдруг доходил смысл рассказываемого, вдруг услышал, как Уйба описывал пропажу лошадей. Он не скупился на бранные слова по адресу епископа и монашка и не жалел поэтических образов из имевшегося у него запаса, чтобы дать портреты воров.

— Это были змеи, родившиеся от фаланги и скорпиона, которые свили гнездо в сердце моего хозяина… — повествовал он.

Тит повернулся к собеседникам, чтобы прервать киргиза, но старейший из слушателей опередил его.

— Э, погоди, бай, — вежливо остановил он рассказчика, — погоди, не спеши. Я хочу тебе сказать два слова, может быть, они тебе пригодятся…

— Говори, говори, бай! — охотно приостановился Уйба. — Слова твои дороже табунов…

— Если не табунов, то двух коней они стоят, усмехаясь, отклонил любезность старик, — Ведь ты, говоришь, потерял двух лошадей?

— Двух, бай!

— И приехал сюда, говоришь, чтобы добыть себе, новых?

— Именно так, бай!

— Во всяком случае не вижу я надобности покупать чужих лошадей, пока есть свои…

— Были, бай! — спокойно поправил Уйба.

— Но ведь они не сдохли и ты не снял с них еще шкуры! воскликнул старик. — Ты можешь вернуть их!

— Да! А пока бить ноги вместо лошадиных копыт, — заметил Уйба и приподнял черными пальцами бесполезные покрышки расползавшихся по швам легких сапожек. — Нет, бай, так не годится. Вот если бы ты сказал мне, где они, наши кони, так, верно, были бы слова твои мне дороже табунов и отар!

— Вот это я и собирался тебе сказать, — спокойно отвечал тот. — Я уже узнал тех, о ком ты рассказывал!

— О, ты знаешь их?

Уйба застонал от любопытства. Тит оглянулся па говорившего. Старый киргиз, суровый и строгий, как предзимняя степь, взглянул на молодого казака.

— Послушай и ты, хозяин, — пригласил он его, — дело это, я думаю, будет тебе по душе. Не далее, как неделю назад, двое русских здесь ни ярмарке пробовали продать верховых лошадей, да покупателю дело показалось нечистым, потому что лошади были слишком загнаны, и он стал спрашивать, отведя коней в сторону, нет ли на них тавр или отметин? Таков уж наш обычай, — объяснил он Титу, — иначе кто бы не накупил краденого?

Даже и при всей своей вежливости Уйба не был и силах удержаться от вмешательства в стройную речь киргиза.

— Ну и что? — закричал он. Поймал он воров, этот мудрейший из казаков, — пусть плодится его скот, как мухи на падали? Поймал?

— С двух слов, — ответил киргиз.

— Где же они, бай, где?

Их отпели и станичное управление: они — русские, и мы не хотели судить их по закону Великой Ясы, чтобы не ссориться с русскими начальниками.

— А кони?

Коней водили два дня по ярмарке, да никто не признал их своими. Теперь, бай, посоветовал он, ты пойди с хозяином и станичное управление и погляди, не ваши ли кони стоят в загоне у начальника, где держат всякий бесхозяйственный скот…

Уйба задыхался от волнения и счастья. Он кланялся, прижимал руки к груди и взволнованно оглядывался на хозяина, призывая его делать то же.

Тит поблагодарил старика и спросил о судьбе захватчиков коней.

Киргиз отвечал, как о вещах, не стоящих внимания;

— Сидят в клетке. Говорят: их сейчас же признали по бумагам, как беглых из Оренбурга. Станичные начальники говорили, что эти люди делали сами деньги… — проворчал он и, припоминая, вероятно, рассказ Уйбы, прибавил: — Ты плохих гостей принимал, хозяин! Поблагодари своего бога, что они только увели лошадей. Такие у нас в степи не боятся и убить человека…

Тит смутился. Впервые, хотя и на мгновение только, вспыхнуло в нем подозрение. Оно, как блеск молнии, осветило вдруг все то, что было до сей поры неясно и темно в поведении беловодских гостей. И неприязнь, которою встретил он епископа с прислужником, теперь объяснилась ему… Но все это продолжалось не долее чем вспышка молнии. Он обернулся к Уйбе и сказал:

— Уйба, не про наших коней идет речь!

— Но посмотреть, посмотреть надо, хозяин! — со стоном воскликнул он.

— Да, мы поглядим!

Тит кивнул головою и с недоверчивой усмешкой передал Тане известие. Она, наоборот, приняла его с радостью.

— Слава богу, лошади нашлись! — засмеявшись, закричала она. Уйба, ступай же скорее на ними.

Старый киргиз простер свою вежливость до тою, что вызвался проводить гостей. Он, разумеется был небескорыстен. Его интересовало более собственных дел развитие новости о двух конях, ворах и неожиданно нашедшиеся теперь хозяевах. Новость гуляла по ярмарке все еще без продолжения и конца. Старик мог стать первым вестником ее развязки.

Он вел гостей с охотою и едва удерживался от наслаждения уже теперь, останавливая встречных, сообщать им историю своих спутников. Уйба расталкивал прохожих, улыбался и только иногда с опасливым ожиданием оглядывался на своего молчаливого хозяина.

Тит следовал за ними спокойно, Он с любопытством приглядывался к оживленным, праздничным лицам. Шумное веселье подымалось к вечеру со всех сторон, то тут под плясовые напевы зурны, то там под песни оленгчей, то под звон домбр у балагана, то просто под горластый вой сбывшего удачно стадо киргиза, среди улицы и толпы.

В городе, представлявшем, собственно, захудалую казачью станицу с двумя тысячами жителей, теперь не было и следа деревенского житья.

Песчаные улицы били переполнены людьми, арбами и верблюдами. Мелкая пыль стояла над ними как туман в степи. В узких проходах между крытыми одной сплошь крышею торговыми рядами пришлось пробиваться чуть не силою. Киргизы глотали пыль без всякого выражения неудовольствия Но Тит морщился, чихал и кашлял. Попытки его уговорить проводника свернуть куда-нибудь в сторону оставались бесплодными.