Мария Эджуорт - Замок Рэкрент

Мой господин и миледи начали жить на широкую ногу — завели себе отличную карету и коляску, лошадей и ливреи и с шумом и блеском разъезжали по всему графству, отдавая первые визиты после свадьбы. Сразу же прошел слух, что отец ее взял на себя уплату всех долгов моего господина, и, конечно, все торговцы продлили ему кредит, и все пошло, как по маслу; а я от души восхищался своей госпожой и ее повадкой и горд был видеть замок Рэкрент во всей его прежней славе. Миледи имела вкус к строительству и свое понятие о мебели и убранстве; она все перевернула вверх дном, а из «казармы» сделала, как она говорила, театр, и вообще вела себя так, словно денег у нее край непочатый. Она, полагаю, знала, что делает, тем более, что сэр Конди помалкивал, предоставляя ей поступать по своему усмотрению. Он одного только хотел, благослови его, господи! — жить в мире и покое и выпивать на сон грядущий графинчик крепкого пунша, сущая малость, видит бог, для любого джентльмена, но только миледи не выносила запаха крепкого пунша.

—Дорогая, — говорит он, — вам же он нравился прежде, до того как мы поженились. Почему же он не нравится вам сейчас?

—Дорогой, —отвечала она, — я его никогда не нюхала, иначе, уверяю вас, я ни за что бы не заставила себя выйти за вас замуж.

—Дорогая, мне очень жаль, что вы его не нюхали, но теперь уж ничего не поделаешь, — отвечал мой господин, сохраняя полную невозмутимость, и спокойно и тихо наливает себе еще стакан и выпивает за ее здоровье.

Все это мне рассказал лакей, он незаметно входил и выходил из комнаты с кувшином, кипятком, сахаром и всем прочим, в чем он предвидел нужду. Когда господин мой проглотил последний стакан пунша, миледи залилась слезами, называя его жалким, низким, неблагодарным невежей, и закатила истерику, — так, кажется, миссис Джейн это называла; мой господин очень испугался, потому как раньше он ничего такого не видывал; тотчас же пал перед ней на колени, приказал, по сердечной своей доброте, убрать пунш из комнаты, велел распахнуть все окна и осыпал себя проклятиями. Тут миледи пришла в себя и, увидев его на коленях, велела ему подняться и не затруднять себя больше ложными клятвами, ибо она твердо знает, что он ее не любит и никогда не любил. Все это узнали мы от миссис Джейн, которая одна при всем том присутствовала.

—Дорогая, —отвечает мой господин, думая, конечно, как нетрудно себе представить, о Джуди, — тот, кто вам об этом рассказал, — лгун и наветчик, и я сей же час велю его выгнать из дому, если только вы скажете, кто он.

—О чем мне рассказал?—спрашивает миледи, подпрыгнув в кресле.

—Ни о чем, ни о чем, — отвечает мой господин, увидев, что проговорился, и что миледи ничего определенного в уме не имела, — только то, что вы сами сию минуту сказали, будто я не люблю вас, Белла. Кто вам это сказал?

—Собственное мое разумение, — говорит она. Закрыла лицо платком, откинулась к миссис Джейн, и так зарыдала, будто сердце ее сейчас разорвется.

—Ну, знаете, Белла, — сказал мой бедный господин, — вы очень странно себя ведете. Если никто ничего вам не рассказывал, о чем вы так убиваетесь? И зачем делаете посмешище из себя и меня?

—Ах, замолчите, замолчите, вы каждым своим словом меня убиваете,— вскричала миледи и продолжала, рыдая, как говорит миссис Джейн, словно безумная: — Ах, сэр Конди, сэр Конди! А я-то надеялась найти в вас...

—Нет, это уж, честное слово, слишком! Белла, дорогая, прошу вас, возьмите себя в руки. Разве я вам не муж, и разве вы не сами сделали выбор?

—Ах, это невыносимо, невыносимо! — кричала миледи, ломая руки.

—Но, дорогая, ради всего святого, придите в себя, наконец! Посмотрите, разве я не велел унести отсюда кувшин и чашу с пуншем? На что же вы жалуетесь, скажите?

Но миледи все продолжала рыдать, называла себя несчастнейшей из женщин, говорила всякие несообразности, которые хоть кого вывели бы из терпения, и спрашивала моего господина — подходящая ли он для нее компания, если он пьет всю ночь напролет? Это его задело, хоть задеть его было трудно; что до питья, отвечал он ей, — то он так же трезв, как и она, да и неважно, сколько мужчина пьет, только бы не шатался и не заговаривался, а что до того, подходящая ли он для нее компания, то он полагает, что принадлежит к семейству, которое для любого лорда или леди в Ирландии будет подходящей компанией, а ей он никогда не мешал водить компанию с теми, кто ей по душе, и от всего сердца старался сделать так, чтобы в замке Рэкрент ей было приятно, и в доме полным полно гостей, а если ее родных среди них нет, то виноваты в этом они сами и их гордость, ему очень горько видеть, что у миледи этой гордости тоже хоть отбавляй и она ее совсем не украшает. С этими словами он взял свечу и отправился в свою комнату, а миледи три дня билась в истерике, и билась бы, конечно, и дальше, только в замок Рэкрент приехали в гости, по специальному приглашению моего бедного господина, ее друзья — молодые дамы, и двоюродные братья и троюродные, и она поторопилась дать им, как говорит миссис Джейн, спектакль, а потому поправилась и так прекрасно была одета, и выглядела такой счастливой, как никогда, и все молодые дамы, что присутствовали в ее комнате при туалете, говорили (миссис Джейн собственными ушами слышала), что счастливее новобрачной, чем наша госпожа, они не видели, и что, конечно, брак по любви — единственный залог счастья, в том случае, разумеется, когда у обеих сторон есть средства.

Что до средств, то, видит бог, они сами не представляли себе, какие у них средства; тех нескольких тысяч, что были у моей госпожи, надолго хватить не могло, особливо при ее свободном с ними обращении, меж тем с каждой почтой на нас так и сыпались письма от торговцев, а в них счета длиной с мою руку, скопившиеся за многие и многие годы. Сын мой Джейсон приказал, чтобы их все передавали ему, сэр Конди эти настойчивые послания не читал, потому как терпеть не мог неприятностей; о делах и слышать не хотел, а все откладывал да откладывал. Бывало, скажет: «Договоритесь там как-нибудь», или «Проси их придти завтра», или «Напомни мне об этом как-нибудь в другой раз». А когда — другой раз, если поутру он лежал в постели, а вечером — сидел за бутылкой, а джентльмены не очень-то любят, чтобы их при этом беспокоили? Прошло около года, и стало ясно, что так дальше продолжаться не может, хотя и до того в замке Рэкрент перебивались со дня на день чем бог пошлет. Однажды, помню, был у нас целый полк гостей и все сидели после обеда в сумерках, чтобы не сказать, — в темноте, в большой гостиной, миледи пять раз звонила, чтобы подали свечи, но ничего не добилась. Наконец, экономка послала к миледи лакея; он подошел к ее креслу сзади и шепотом объяснил, в чем дело.

—Миледи, — говорит, — в доме нет свечей.