Шимон Шехтер - Время, задержанное до выяснения

Пани Мазуркевич, видимо, этого не знала и кричала вдогонку Юзеку:

— Ты трус! Ты боишься ответственности и потому накидываешься исподтишка! Негодяй! — А Сташеку, при котором все это произошло, она сказала: — Как ты мог допустить такое, ты, сын легионера? Твоего товарища побили, а тебе хоть бы что?

Сташек молчал. А что ему было делать? Объяснять пани Мазуркевич, что он не взрослый и не вмешивается, как взрослые, в личные счеты? Если бы Юзек в самом деле накинулся на Хенека исподтишка, как кричала пани Мазуркевич, и не один, он, может, за того бы и заступился. Но когда один на один — в такую драку Сташек вмешиваться не станет.

Пани Мазуркевич увела Хенека со двора. На галерее они натолкнулись на отца Сташека. Тот стоял в дверях своей квартиры с кружкой пива в руке — видно, вышел на крик.

— Даже трудно себе представить, что ваш сын… сын легионера, — сказала пани Мазуркевич, — не заступился за своего товарища и позволил этому… этому приблудному…

Отец Сташека повернулся к ней спиной и сказал:

— Чем меня учить, лучше б научила своего старика спускать за собой в уборной, — и захлопнул дверь.

— Это у вас недурно получается, — сказал Критик Юзефу. Оба как раз поднимались на второй этаж. — Развенчание легионерских традиций в нашей литературе ныне весьма актуально, только… видите ли, коллега, вы вновь воскрешаете в памяти читателей бытовавшее прежде явление антисемитизма… вы же понимаете, лучше, чтобы об этом явлении полностью забыли, поскольку…

Юзеф не слушал, что еще говорил ему Критик, так как заметил Юзека, который подбежал к ним, сказал, по своему обыкновению, «Привет!» и потянул Юзефа за рукав.

Они повернули назад и направились в ближайшую кондитерскую — поесть мороженого. Юзек заказал себе в вафельном рожке, а Юзефу — на тарелочке. Он лизал мороженое и на Юзефа не глядел.

Вообще он был не в духе. В конце концов он сказал:

— Не нравится мне, что этот Критик постоянно таскается за тобой.

Сказал он так не из ревности, а потому, что не любил прилипал.

— Мне это тоже не нравится, — ответил Юзеф.

— Так почему ты с ним то и дело шушукаешься? Гони его — и все тут.

— Не могу я так, — оправдывался Юзеф. — Видишь ли, он мой коллега, мы оба состоим в Союзе писателей, время от времени нам приходится согласовывать некоторые вопросы, и мне не совсем удобно…

— Чепуха! — воскликнул Юзек. — Возьми, к примеру, Хенека. Живем мы в одном доме, играем в том же дворе, учимся в одном классе, даже сидим в одном ряду. Ну и что из этого? Мне это совсем не мешает иной раз заехать ему по физиономии, чтобы он не становился мне поперек дороги.

Юзеф улыбнулся, призадумался и промолчал. Он только спросил:

— Тебе хочется сегодня писать?

— Хочется.

— Так сбегай домой и принеси нашу рукопись. Я ее спрятал в часы.

— Тоже мне тайник! Я получше найду. А вообще-то, пускай она у меня будет, а не у тебя.

— Почему? — удивился Юзеф.

— Откуда я знаю, может, ты ее Критику показываешь.

И прежде чем Юзеф успел ответить, маленький Юзек побежал за рукописью.

Прошел час, а то и больше, но маленький Юзек все не возвращался. Случилось нечто, чего никто не мог предугадать. В кухне Юзековой квартиры сидел за столом Критик, держал перед собой рукопись Юзефов и разговаривал с кукушкой, то есть он ее о чем-то спрашивал, а она в ответ куковала. При виде Юзека они умолкли, потом кукушка юркнула в испорченные часы, а Критик встал и пошел восвояси, оставив рукопись на столе. Юзек едва успел ее взять, как пришел отец.

— Завтра, — сказал он, — я пойду в школу и поговорю о тебе с законоучителем.

— Завтра у нас нет закона Божия.

— Не ври. Я видел твое расписание и знаю, что есть — на последнем уроке.

Юзек тоже знал, что закон Божий завтра будет, но ему вовсе не светила встреча отца с законоучителем. Под закон Божий всегда отводили последний урок, и хотя уже приближался конец года, Юзек еще ни разу ни на одном уроке не был. А теперь — вот тебе и на! — отец собирается в школу и все узнает.

— Раз уж хочешь, папка, то иди, только законоучитель болен, — попробовал выкрутиться Юзек.

— Посмотрим, — сказал отец и пошел в комнату вздремнуть.

Потом пришла из лавки мама, подала ужинать, и Юзек начисто позабыл, что большой Юзеф ждет его в кондитерской.

А в Доме Партии Секретарь говорил Критику:

— …И это был, дорогой товарищ, период ошибок, которые нам сейчас надо исправлять.

А в Доме Партии Секретарь говорил Критику…

Наша партия, как вам известно, не скрывает этого от народа, и в этом ее сила. Борьба с классовым врагом велась не на жизнь, а на смерть, и линия фронта в этой борьбе была весьма четкой. Кто был не с нами, тот был против нас, но теперь все по-другому. Мы должны привлечь на свою сторону также колеблющихся, даже закрыть глаза на их старые, еще не искорененные привычки, терпеливо, шаг за шагом, довольствуясь и малым успехом, упорно стремиться к намеченной цели, а цель наша — воспитание нового человека. И для такой работы нам нужны люди, пользующиеся в обществе популярностью, или, по крайней мере, такие, чьи имена на предыдущем этапе не были слишком известны, однако испытанные и достойные нашего доверия. Вы меня понимаете, товарищ? Возьмем, к примеру, Поточека… — тут Секретарь раскрыл папку и стал вынимать из нее какие-то бумаги.

Критик, который сидел на стуле тут же возле письменного стола, напротив Секретаря, чуть приподнялся, склонился над бумагами, чтобы лучше видеть, и указал пальцем на густо исписанный лист:

— Вы, наверное, это ищете, товарищ Секретарь? Узнаю свой почерк, это моя докладная записка о писателе Поточеке.

— Да, — сказал Секретарь, — это ваш сигнал. Но должен подчеркнуть, что выводы, к которым вы приходите, вызывают некоторые сомнения.

— Неужели? — взволнованно воскликнул Критик. — Но ведь прежде они никаких сомнений не вызывали!

— Это правда, — спокойно ответил Секретарь. — Более того, мы из них исходили и даже использовали их при принятии постановлений Дома Партии, однако времена изменились и…

— Понимаю, — прервал его Критик. — Если мои предложения заходят слишком далеко, я их немедленно переделаю.

— Такой необходимости нет. Мы хотим лишь, чтобы вы, разумеется, не притупляя ни на минуту партийной бдительности, сделали в своей работе упор не столько на классовую борьбу, сколько на сплочение общества вокруг нашей партии, — и Секретарь вложил бумаги обратно в папку. — А теперь кадровые вопросы. Есть мнение, что Поточек будет неплохим секретарем парторганизации Союза писателей, а вы…

Критик просиял и даже вытянулся в струнку — уж если Поточека выдвигают в секретари, то его наверняка сделают председателем Союза.