Виктор Ворошильский - Сны под снегом [Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина]

Вы были правы, профессор, нет ничего кроме тела. Они утверждают, что безнравственно, бредни, лицемерные бредни, нет ничего кроме тела.

Если быть точным, то я писал, что духовная жизнь всегда имеет чувственную подоплеку; каждый рефлекс является реакцией на импульс; вы помните, я это отдал Некрасову, но тогдашняя цензура.

Вы говорите: диагност.

Посмотрите на меня: тут уже ничего нет.

Мешок раздражения и боли.

Вы с супругой еще видите сны?

Хватает того, что работаем.

Я тоже работаю. Мои импульсы вы видели.

И снова изнутри, из глубины груди кверху.

Сквозь кашель: я давно не читал эту книгу.

Умру, не бойся, умру.

Нет, все еще живу.

Но и смерть не закрывает счета.

Когда умер Гоголь, за некролог в черной рамке старого Погодина посадили на гауптвахту.

Как же, кипятился в фельетоне Булгарин, о смерти Дмитриева, корифея, без, а об этаком Гоголе.

Ни поступки, ни последние письма, те, что вслед за Белинским мы так резко осуждали, ни сама его смерть — ничего не помирило начальство с малороссийским насмешником.

Молодой тогда Тургенев за эпитет: великий, употребленный в воспоминаниях о Гоголе, на месяц под арест, затем в деревню, под усиленный надзор полиции.

Останки старого Тургенева с почестями возвращаются в Россию, но нет, смерть не закрывает счета.

С почестями возвращаются, сам министр уже репетирует речь: знаменитый наш соотечественник, но прежде, чем поезд достигнет Петербурга, речь застрянет в горле сановника: знаменитый наш со, наш со, и министерский циркуляр подвергнет сомнению законность почестей.

Потому что в Париже эмигрант Лавров.

Скандал, ах, какой скандал.

О писателе воспоминания Лавров написал.

Что, и в Тургеневе — Нечаев?

Автор книжки об отцах и детях — строптивой детворе втайне содействовал, на динамит франки выкладывал из кошелька?

Рука Каткова, которая некогда в воздухе повисла, отвергнутая Тургеневым, теперь гордо поднята вверх.

Хахаха, знаменитый соотечественник был государственным преступником.

Так что окружным путем, потихоньку, с вокзала на кладбище.

Учащейся молодежи запрещено (как тогда: лицейский дортуар, снег за замерзшим окном и поэта останки на санях), литераторы по пропускам.

Петербургский магистрат выделяет кредиты на похороны.

Губернатор Грессер отменяет решение магистрата.

Магистрат протестует.

Государственный совет утверждает постановление Грессера.

Пусть монарх разрешит спор; но монарха нелегко разыскать; в страхе перед заговорщиками (возможно именно те, которых финансировал Тургенев, готовят покушение) каждый день меняет место своего пребывания, не допускает к себе слуг самых верных; Александр III Трусливый; но кто знает, избежит ли он царской судьбы.

Любезно прошу выдать входные билеты для сотрудников нашего журнала, согласно списку, который.

Ласковость сентябрьского солнца, сыпучий песок на гроб, в глазах Успенского таится безумие, и в глазах Гаршина безумие, но безумие, как и смерть, тоже не закрывает счета.

Милостивый государь, спасите моего сына, тут его совсем не лечат, а лишь за решеткой держат, без карандаша, бумаги, газеты, чтобы больной, говорят, мозг не переутомлять, в полуденном солнце, за решеткой, весь день без дела, я проходила мимо, мама — закричал, но тут же два сторожа от решетки его оттянули, милостивый государь, если бы в Вену, там, говорят.

Это Гаршина мать, из молодых писателей самого талантливого.

Милостивая государыня, сумму, о которой вы просили, мы посылаем по вашему адресу, сердечно желая.

И что тут можно еще кроме денег и пожеланий?

Новодворский — второй, на которого я из молодого поколения рассчитывал — под Ниццей легкие выхаркивает.

Снова посылаю деньги и желаю.

Что, Бога ради, еще?

К похоронным комедиям молча присматриваться, когда труп вырывают друг у друга враги и друзья, плюют ему в закрытые глаза, за бороду тянут, или застывшую гримасу разглаживают, на льстивую улыбку меняют.

Все более пусто вокруг.

Пушкина у меня тоже украли.

Открывая памятник, Достоевский, с пророческим видом, произносит речь; после похорон Некрасова он вошел во вкус; вот Пушкин — указывает — к смирению и раскаянию призыв; правда не за морями, не в призрачных знаниях, но лишь в смирении твоей гордыни, человек; преодолеешь гордыню и будешь свободен, и народам Слово откроешь; новое Слово евангельской гармонии; вот России участь и слава, вот гений Пушкина.

Западники во фраках и славянофилы сермяжные со слезами растроганности внимают; как же это мы до сих пор не догадались? и падают друг другу в объятия; аллилуя, брат; это Пушкин.

Но и Достоевский умирает; Плещеев, его старый товарищ по Плацу Семеновского Полка, ныне секретарь нашей редакции, взволнованный некролог пишет; черной рамки уже никто не запрещает.

Все более пусто вокруг.

Я все живу.

Когда наконец умру, верно тише будет над моим гробом, потому что кому Салтыков.

Разве что.

Разве что.

Его взяли, взяли!

Это уже второй; перед ним Михайловского, за речь молодежь подстрекающую, в Финляндию скалистую.

Его взяли! растрепанная, но живописно: ведь он невиновен! и так страдает, бедняга, так похудел в заключении!

Доигрался.

Что вы говорите, какой вы недобрый, уж и жандармы вежливее.

Ну так чего вы тогда расстраиваетесь, если вежливее.

В самом деле вежливее и про все знают, честное слово, Михаил Евграфович, я даже удивилась. Сто пятьдесят рублей, говорят, вы получили, Кривенко, в редакции в прошлую субботу.

В редакции? Они сказали: в редакции?

Все тоньше волосок, а на тонюсеньком.

Корреспондент Дэйли Ньюс сообщает об обыске, совершенном у лидера республиканской партии России, Салтыкова-Щедрина. Во время обыска домашние писателя, чтобы выиграть время, пели гимн в честь монарха. Не исключено, что это дало возможность укрыть или уничтожить компрометирующие бумаги.

Милостивый государь, надеюсь, что вы опубликуете, истины ради, это опровержение, в котором.

Михаил Евграфович, вы на свободе?

Как видите.

И журнал еще выходит?

Еще выходит.

Принимая во внимание, что журнал, а одновременно с этим, наконец, в январском номере текущего года, министр внутренних дел, на основании параграфа и согласно с заключением, редактору, действительному статскому советнику — второе предостережение.

Закрывают (гласит положение) после третьего.

Уже бы, дают понять, но министр, принимая во внимание товарищеские отношения.

Стало быть: сентиментальный.

Эх, школа, школа, вздыхает по ночам, отроческие невинные годы.

В снежки играли с товарищами, а тут: внутренние дела.

Впрочем, сдохнет без запрещения.