Стэн Барстоу - Святая ночь [Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей]

Виктор спросил, есть ли у нее все необходимое, достаточно ли ей одежды, еды, вылечат ли ее, если она заболеет. Он хотел знать, не прислать ли ей чего-либо. А она улыбнулась, ответив, что за этими стенами у нее есть все.

— Я буду приезжать каждый год, в это время, и просить тебя вернуться. Я никогда не забуду тебя.

— Это тяжелое бремя, — ответила Анна. — У тебя будет чувство, будто ты возлагаешь цветы на могилу. Лучше бы тебе держаться подальше.

— Я не смогу не приехать, зная, что ты здесь, за этими стенами.

— Едва ли я выйду к тебе. Ты видишь меня в последний раз. И запомни, я навсегда останусь такой, как теперь. Это часть нашей веры. Унеси с собой мой образ.

Потом она попросила Виктора уйти. Она не могла вернуться в монастырь в его присутствии. Солнце уже зацепилось за вершины, и скальный выступ, на котором стояла Анна, прятался в тени.

Виктор долго смотрел на Анну, затем пошел к расселине, ни разу не оглянувшись. Постоял несколько минут, обернулся. Анна исчезла. Он увидел лишь стену, окна-щели и над ними, освещенные заходящим солнцем, пики-близнецы Монте Верита.

Каждый день мне удавалось выкроить полчаса или около этого, чтобы побыть с Виктором. Постепенно он приходил в себя, к нему возвращалась уверенность. Я говорил с его лечащим врачом, управляющим санаторием, сиделками. Они в один голос утверждали, что психического заболевания у Виктора нет и причиной нервного расстройства является перенесенное им сильнейшее потрясение. А мои посещения и беседы с Виктором уже принесли немалую пользу. Через полмесяца он настолько поправился, что выписался из санатория и переехал ко мне, в Вестминстер.

Осенними вечерами мы снова и снова обсуждали случившееся. Я допрашивал его более скрупулезно, чем раньше. Он отрицал, что в Анне было что-то неестественное. Их семейные отношения Виктор расценивал как нормальные и счастливые. Ее пренебрежение к вещам, спартанский образ жизни, соглашался он, несколько настораживали, но он не находил в этом ничего особенного, признавая за Анной право на индивидуальность. Я рассказал ему о той ночи, когда увидел ее босиком в саду, на заиндевелой лужайке. Да, признал Виктор, такое случалось. В ней чувствовалась какая-то скрытность, но он не считал себя вправе вламываться в ее душу.

Я спросил, много ли он знал о жизни Анны до того, как она стала его женой. Виктор ответил, что родители Анны умерли, когда она была ребенком, и ее воспитывала уэльская тетушка. Ее прошлое не хранило никаких тайн.

— Это бесполезно, — продолжал Виктор, — тебе не удастся постичь Анну. Она ни на кого не похожа, она уникальна. Невозможно постичь ее, как невозможно понять, почему в обычных семьях рождается музыкант, или поэт, или святой. Мне повезло, что я встретил Анну, и теперь, потеряв ее, я испытываю муки ада. Каким-то образом мне удастся существовать изо дня в день, как она того хочет. И раз в год я буду возвращаться на Монте Верита.

Меня поразило молчаливое согласие Виктора с полным крушением его жизни. Я чувствовал, что и сам не смог бы перебороть отчаяние, если б трагедия выпала на мою долю. Мне казалось чудовищным, что какая-то секта на горном склоне могла всего за несколько дней полностью подчинить себе женщину, выделяющуюся интеллектом и индивидуальностью. Это тебе не невежественные деревенские девушки, которых достаточно просто сбить с толку, и тогда их родственники, ослепленные суевериями, бессильны что-либо сделать. Я сказал об этом Виктору. Я настаивал, что мы должны обратиться к правительству той страны по дипломатическим каналам, организовать поиски Анны, привлечь внимание прессы, добиться поддержки английского государства. И предложил ему свою помощь в подготовке кампании по вызволению Анны. Такие секты, как на Монте Верита, не имели права на существование. Я собирался поднять на защиту Анны всю Англию, весь цивилизованный мир.

— Но зачем? — спокойно спросил меня Виктор. — Ради чего?

— Чтобы вернуть Анну и освободить остальных. Чтобы предотвратить подобные трагедии в жизни других людей.

— Мы же не уничтожаем монастыри. Их сотни, если не тысячи, разбросанных по всей земле.

— Тут — иное дело, — возразил я. — Монастыри — организованные группы верующих. Они существуют многие столетия.

— Так же, как и Монте Верита.

— Как они живут, как питаются, что происходит, когда они заболевают, когда они умирают?

— Я не знаю. Я стараюсь не думать об этом. Главное для меня — слова Анны о том, что она нашла свою мечту, что она счастлива. Я не намерен уничтожать ее счастье.

Тут он посмотрел на меня, и я отметил удивление, мелькнувшее в его взгляде.

— Такого я от тебя не ожидал. Мне казалось, что ты должен лучше меня понимать душу Анны. Тебя обычно трясла горная лихорадка. Тебе высота кружила голову.

Помнится, я подошел к окну и долго смотрел на туманную улицу. Я ничего не сказал. Меня глубоко тронули слова Виктора. Ответа я не находил. Но понял, что побуждало меня встретить в штыки историю Монте Верита, что вызывало желание уничтожить обитель. Причина состояла в том, что Анна открыла для себя истину, а я — нет…

Этот разговор не послужил причиной разрыва с Виктором, но стал поворотным пунктом в наших отношениях. Мы оба прошли половину пути, отпущенного нам провидением. Виктор вернулся в свое поместье в Шропшире и позднее написал мне, что намерен передать все имущество юному племяннику, еще изучавшему школьную премудрость, и в последующие годы собирался приглашать того на каникулы, чтобы юноша постепенно вошел в курс дел. Дальше он не заглядывал. В моей же жизни одна перемена сменяла другую. И мне пришлось уехать в Америку на целых два года.

А затем, как выяснилось, нарушился жизненный ритм всей планеты. Наступил 1914 год.

Виктор одним из первых записался добровольцем. Возможно, так он хотел разрешить все проблемы, надеясь, что его убьют. Я не смог последовать его примеру до окончания работы в Америке. В армию я пошел лишь из чувства долга, и от военной службы у меня не осталось хороших впечатлений. Во время войны Виктора я не видел: мы сражались на разных фронтах и не встречались в отпусках. Но однажды я получил от него письмо:

«Несмотря ни на что, мне удавалось каждый год бывать на Монте Верита, как я и обещал Анне. И на этот раз я провел ночь в доме старика, а утром пошел в горы. Там ничего не изменилось. Меня встретила та же мертвая тишина. Под стеной я оставил письмо Анне и просидел весь день, чувствуя, что она рядом со мной. Я знал, что она не выйдет ко мне. Днем позже я вернулся и чуть не запрыгал от радости, получив весточку в ответ на мое письмо. Она нацарапала несколько слов на плоском камне: вероятно, для них это был единственный способ общения с внешним миром. С ней все в порядке, писала Анна, она в полном здравии и счастлива, и я могу не тревожиться о ней. Она благословляла меня и тебя. И все. Действительно, впечатление такое, словно я получил письмо от мертвеца. Но я доволен и этим. Если я переживу войну, то, скорее всего, уеду туда и поселюсь где-нибудь неподалеку от Анны, пусть даже я никогда не увижу ее и не услышу ее голоса. Мне хватит и двух-трех строчек, нацарапанных на камне.