Стэн Барстоу - Святая ночь [Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей]

— Да, правда. Ну конечно, песнопения, Светлый час — вы все про это знаете.

Так вот, познакомившись с миссис Марсден, я поняла, что можно жить в достатке и все же быть несчастливой. Иметь много денег, здорового мужа, но не знать душевного покоя.

Помню, однажды мы впервые поговорили с ней как женщина с женщиной. Была среда, и я хотела побыстрее освободиться, поспеть домой к началу Светлого часа. Я работала у миссис Марсден первую неделю, и пришлось объяснить ей, в чем дело.

— Я могу немного задерживаться по понедельникам и пятницам, если нужно, — сказала я ей, — но пропускать Светлый час в среду мне бы не хотелось.

— Разумеется, я не собираюсь лишать вас этого удовольствия, — ответила она, но голос ее звучал как-то странно, я даже подивилась. Неделю мы к этому не возвращались, но в следующую среду она заговорила о церкви сама, и я снова уловила те же странные нотки. Тогда я спросила, а сама она разве не ходит в храм божий?

— Раньше ходила, — ответила она. — Очень давно. С детства мне прививали веру в Бога. Я состояла в нескольких комитетах. Работала на церковь, словно рабыня.

— Почему же вы теперь туда не ходите? — спросила я.

— Незачем стало.

Помню, я даже вздрогнула.

— Не хотите ли вы сказать, — я собралась с духом, — что перестали верить в Бога?

Не успела я задать вопрос, как мне стало стыдно — зачем лезу не в свои дела? Меня это совсем не касалось.

А она помолчала с минуту и ответила: «Да». Вот так, просто, без обиняков.

Я выключила пылесос и уставилась на нее. Мне встречались люди, которые не ходят в церковь, но никто еще не говорил мне в открытую, что он — безбожник. Ведь получалось именно так.

И тогда я сказала:

— Это, конечно, не мое дело, но что заставило вас отвернуться от Бога?

Она скомкала в руках тряпку, лицо словно окаменело.

— У меня был мальчик, — сказала она. — Он умер.

Что ж, я могла понять чужое горе.

— Это ужасно, — согласилась я. — Но ведь многие…

— Но это был мой сын, мой. Десять лет мы молились: Боже, пошли нам ребенка. И Бог услышал наши молитвы — послал. Ребенок родился слабоумным. Через три года он умер. У вас не было ребенка-дегенерата, миссис Фосдайк?

Как она страдала! Мне было больно смотреть на нее.

Нет, ответила я, не было.

— Но я знаю одного прекрасного богопослушного человека, — добавила я, — которого судьба до конца его дней приковала к инвалидной коляске. А он был в расцвете сил. Поэтому я могу час понять, миссис Марсден.

— И вы продолжаете верить? — воскликнула она презрительно и гневно. — Но как можно верить в Бога, который позволяет свершаться такому?

— Конечно, будь все в мире прекрасно и безоблачно, вера в Бога давалась бы легче, — возразила я. — Верить мог бы любой, безо всяких жертв со своей стороны. Но Бог не позволяет этого. Он посылает нам страдания, чтобы мы закалились и очистились.

— Чушь и ерунда, — отмахнулась она. — Я все это слышала сотни раз. Ну при чем тут маленький ребенок? Чем он виноват?

— Вы правы, вы правы, — согласилась я. — Это нелегко понять. Но как Господь может сделать исключение для детей? Они не могут не подвергаться опасности, как и взрослые.

Тогда она стала ко мне спиной и принялась драить туалетный столик. Но через секунду круто обернулась.

— Как же вы можете с этим мириться? — воскликнула она. — Как можете не противиться этому?

— Спорить о вере нет смысла, миссис Марсден, — сказала я. — Мы можем доказывать друг другу свою правоту до Судного дня, но так ни к чему и не придем. Ведь вера — внутри нас, либо она живет в человеке, либо нет. Вы спрашиваете, как я могу с этим мириться? Но разве есть другой выход? Вера — единственное, что у меня осталось. — Я взглянула на нее и добавила: — Бедная вы моя, вам, наверное, так ее не хватает.

Тут я зашла слишком далеко. Она выпрямилась, сразу стала холодной. Она, скажу вам, была худощавая женщина и, если хотела, могла принять очень надменный вид.

— Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, спасибо, — сказала она. — Можете верить во что угодно, это ваше дело… А сейчас займитесь, пожалуйста, ковром, — добавила она, — если не возражаете.

Потом я очень жалела об этом разговоре. Уж коли мне приходится ходить по домам, лучше всего поддерживать с хозяйками дружеские и уважительные отношения, осложнять их ни к чему…

— Еще чашечку? Не стесняйтесь. Раз уж чай сделан, надо его выпить, а то пропадет… Вот и хорошо.

Сестры Норрис позволили наполнить свои чашки и, поскольку неотложных дел в это утро у них не было, устроились поудобнее и приготовились слушать, что еще им поведает миссис Фосдайк о своих отношениях с покойной миссис Марсден.

— Было видно, что наш разговор не дает ей покоя, — продолжала миссис Фосдайк. — Казалось, она только и ищет случая к нему вернуться. Злость и горечь, что скопились у нее внутри, так и рвались наружу. Мне это не нравилось, и я уже подумывала об уходе. Но все-таки решила остаться. Как к хозяйке я к ней претензий не имела, а деньги были нужны… До гордыни ли тут?

Короче говоря, я работала у нее полгода, и вот наступила эта среда. Утренние часы, как всегда, пролетели быстро, казалось, только начали убираться, а уже двенадцать. Я собралась уходить, но тут миссис Марсден кое о чем вспомнила. Она попросила меня отнести один из костюмов ее мужа в химчистку, а самой срочно понадобилось заскочить к соседке, та вот-вот могла уйти.

И она принесла в кухню небрежно переброшенный через руку мужской костюм.

— Вот, — сказала она. — Муж его давно не носит. Посмотрим, может, после чистки у него будет приличный вид. А я побегу, а то прозеваю миссис Уилсон. Бумага и бечевка в ящике. Да, и проверьте сначала карманы, я не успела. — И она выбежала, напомнив напоследок, чтобы я не забыла закрыть дверь на задвижку.

Я посмотрела на костюм. С виду совсем новый, я еще подумала: «Надо же, есть люди, у которых такие костюмы лежат без дела». Я еще не дошла до того, чтобы просить у хозяек ненужную одежду, хотя временами соблазн был велик. У Джима такого костюма не было никогда в жизни.

Я аккуратно стряхнула пыль с костюма, потом стала проверять карманы. Когда взялась за жилет, я вдруг даже не услышала, а почувствовала, как в кармане что-то хрустнуло, и, засунув туда пальцы, вытащила сложенный вдвое фунтовый банкнот. Я думала о мистере Марсдене, который не носит совсем еще хорошую одежду, а теперь задумалась над другим: как же свободно должны жить люди, если у них может запросто заваляться целый фунт.

Я положила банкнот на угол кухонного шкафа и завернула костюм в плотную бумагу. Потом поймала себя на том, что краем глаза посматриваю на деньги. Кто о них знает, кроме меня? Фунт… двадцать шиллингов. Ну что такое фунт для Марсденов? А для Джима и меня? И в лучшие годы у нас их было не так много, и каждый был заработан тяжелым трудом, каждый шиллинг шел в ход только тогда, когда не тратить его было невозможно. А последнее время нам приходилось и вовсе туго. Появились новые расходы. Я взяла банкнот и стала думать о том, что на него можно купить. Фрукты для Джима, немного табака — это для него большой праздник. Белье у него поизносилось. Хорошо бы бутылку тонизирующего вина — оно здорово его бодрит.