Стэн Барстоу - Святая ночь [Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей]

Смуглолицый калабриец вернулся, покрутил пуговицы сутаны и решил вновь завоевать внимание аудитории я уважение сидящего рядом коллеги. Он шумно высморкался и похлопал Мередита по колену.

— Вы из Рима, монсеньор?

— Да, из Рима, — резко ответил Мередит, недовольный тем, что его потревожили, но упрямый калабриец не желал угомониться.

— Но вы не итальянец?

— Нет. Я англичанин.

— А, вы приехали в Ватикан? Паломник?

— Я там работаю, — холодно ответил Мередит.

Калабриец широко улыбнулся.

— Вам повезло, монсеньор. Мы, бедные крестьяне, лишены тех возможностей, что открыты перед вами. Мы обрабатываем каменистую землю, в то время как вы пасетесь на тучных пастбищах Святого города.

— Я нигде не пасусь, — отрезал Мередит. — Я — служащий конгрегации ритуалов, и Рим не более святой, чем Париж или Берлин. И если там поддерживается больше порядка, то лишь потому, что папа настаивает на своих правах, предоставленных ему конкордатом, чтобы сохранить Риму священный статус центра христианства. Вот и все.

Хитрый калабриец предпочел не заметить резкости Мередита и с жаром ухватился за новую тему.

— Как это интересно, монсеньор. Ваш мир, разумеется, значительно шире моего. Но я всегда говорил, что простая деревенская жизнь предлагает более короткий путь к святости, чем суета огромного города. Вы работаете в конгрегации ритуалов. Возможно, имеете дело с документами, касающимися приобщения людей к лику блаженных и святых. Вы согласны со мной?

Мередит понял, что угодил в ловушку. Его втянули в разговор, который будет продолжаться до самой Валенты. Не оставалось ничего другого, как на время смириться с неизбежным, а в Формио или Неаполе попытаться найти место в другом вагоне.

— Я могу лишь сказать, что святых находят в самых невероятных местах и в самые неподходящие времена.

— Совершенно верно! Именно это и привлекает меня в нашем родном слуге бога, Джакомо Нероне. Вы знаете место, где он жил, Джимелли ди Монти?

— Я никогда там не был.

— Но вы знаете, что означает это название?

— Кажется, да… горные близнецы.

— Правильно. Деревни-близнецы, расположенные на склонах горы в самой захолустной части Калабрии. Джимелло Миноре — маленькая деревня. Джимелло Маджоре — чуть побольше. Они находятся в шестидесяти километрах от Валенты, и дорога туда — сущий кошмар. Деревеньки бедные, как и любые другие в нашей провинции. По крайней мере, они были такими, пока не начала распространяться слава слуги божьего Джакомо Нероне.

— А потом? — полюбопытствовал Мередит.

— Потом! Потом все изменилось. Джакомо Нероне жил и трудился в Джимелло Миноре. Там же его предали и убили. Тело тайком перенесли в грот около Джимелло Маджоре, где и похоронили. С той поры Джимелло Миноре все глубже погружалась в трясину нищеты и разрухи, в то время как Джимелло Маджоре богатела с каждым днем. Там теперь новая церковь, больница, гостиница для туристов и паломников. Словно бог покарал предателей и наградил тех, кто укрыл тело его верного слуги. Вы не согласны?

— Ваше утверждение довольно сомнительно, — заметил Мередит. — Процветание не обязательно свидетельствует о божественном благоволении. Оно может достигаться усилиями мэра и жителей Джимелло Маджоре, даже влиянием приходского священника. Такое уже случалось.

Калабриец вспыхнул.

— Вы слишком много предполагаете, монсеньор. Мудрые и благочестивые люди уже разбирались в этом деле, люди, которые понимают наш народ. Вы считаете, что они ошиблись?

— Я ничего не считаю. Просто я не одобряю поспешных суждений. Святым делает человека не народная молва, но каноническое право. Поэтому я еду в Калабрию для участия в расследовании по делу Джакомо Нероне в качестве защитника веры. Если вы можете представить какую-либо полученную непосредственно вами и полезную для дела информацию, я с удовольствием выслушаю вас.

Калабриец открыл от изумления рот, затем рассыпался в сбивчивых извинениях, прерванных прибытием поезда в Формио.

Блейз Мередит воспользовался двадцатиминутной стоянкой, чтобы размять ноги.

Чего он добился этой дешевой победой над провинциальным священником, корил он себя. Да, калабриец зануда, хуже того, набожный зануда, но это не означало, что он недостоин милосердия. А он, Блейз Мередит, упустил первую возможность узнать хоть что-нибудь о человеке, чью жизнь ему предстояло расследовать.

И прогуливаясь по залитой солнцем платформе, наблюдая за пассажирами, столпившимися у буфета, он в сотый раз спрашивал себя, что же мешает ему в общении со своими ближними. Другие священники, он это знал, находили особое удовольствие в разговорах с простым людом. Они подбирали жемчужины мудрости за крестьянским столом или чашкой вина на кухне рабочего. Они говорили на одном языке как с проститутками Трастевере, так и с холеными матронами Париоли. Они наслаждались и солеными шуточками рыбного рынка, и остроумной беседой на обеде у кардинала. Они были хорошими священниками, много делавшими для прихожан и получавшими удовлетворение от своих трудов.

Что отличало его от них? Отсутствие страсти, сказал ему Маротта. Способности любить, ощущать боль другого, разделять чью-то радость. Христос ел и пил с бродягами и гулящими девками, а монсеньор Мередит, профессиональный служитель его веры, жил один среди пыльных томов библиотеки дворца конгрегации. И вот в последний отведенный ему год так и остался один, с маленькой серой смертью, растущей в животе, без единой души в этом мире, готовой составить ему компанию.

Раздался свисток кондуктора, и Мередит вернулся в душное, жаркое купе. Поздним вечером в Валенте его встретил сам епископ.

Орелио, епископ Валенты, высокий, широкоплечий, пышущий здоровьем мужчина лет сорока — сорока пяти, родился в Трентино, и казалось странным, что его направили в южную епархию. До перевода в Валенту он был помощником в патриархии Венеции. Он усадил Мередита в свой автомобиль, но повез его не в город, а на виллу, окруженную апельсиновыми и оливковыми садами, в двенадцати километрах от Валенты.

— Эксперимент, — объяснил он на чистом английском. — Эксперимент в практическом образовании. Эти люди думают, что священники родятся в сутанах и могут лишь читать молитвы да махать кадилом. Я уроженец севера. Мои родители фермеры, хорошие фермеры. Я купил эту виллу у местного землевладельца, погрязшего в долгах, и обрабатываю землю с помощью шести молодых парней, которых пытаюсь научить азам современной агротехники. Это настоящая война, но я думаю, что близок к победе. Я перенес сюда свою резиденцию. От прежней так и веет средневековьем… в центре города, рядом с кафедральным собором. Я оставил ее викарию. Он представитель старой школы, ему там нравится.