Йордан Йовков - Старопланинские легенды

— Дочь Димчо-кехаи из Жеруны.

— Димчо-кехаи? Того богатого чорбаджии, у которого столько овец?

— Так точно, эфенди. Три тысячи овец перегоняет каждую зиму на нашу равнину.

Султан поглядел на своего сокола, остался доволен и так, сохраняя легкую улыбку на лице, молча вперил свой взгляд в гриву коня. Словно позабыл о том, что ему сказал Кара-Имам.

Вдруг он поднял руку и сделал знак остановиться. Потом, проехав несколько шагов вперед, повернулся лицом к всадникам. Красивый конь изогнул шею по-лебединому, стал грызть удила, бить копытом землю. Окинув всех строгим взглядом и делая вид, будто не видит покрытого запекшейся кровью Косана, султан низким голосом медленно отдал следующее приказание: согнанным крестьянам и чужим ловчим — разойтись, его собственным ловчим и слугам — вернуться во дворец. Сам же он в сопровождении Кара-Имама и конюхов отправился в горы. Драгота вздрогнул: дорога, по которой поехал султан, вела прямо в Жеруну!

Все, что произошло до этого момента, Драгота видел своими глазами. Того, что произошло потом, он не видел, но об этом было так много разговоров, что все это ему было известно не хуже, чем если б он видел сам.

Поздно вечером султан и его конюхи остановились перед домом Димчо-кехаи. В окнах был свет, хозяева еще не ложились. Вышли слуги, зажглись фонари, длинные полосы света прорезали тьму. Большие ворота открылись, как перед царем или перед свадебным поездом. Появилась хозяйка дома, Марга, высокая, статная; встретила гостей, повела в дом. На минуту оставила их и тотчас вернулась, приодетая, нарядная.

Приличие требовало завести беседу, чтобы гости не чувствовали ни малейшей принужденности. И Марга, примешивая к словам своим преувеличенные любезности и тонкую лесть, повела речь о разных пустяках: о погоде, урожае, болезнях людей и скота. Но она чуяла что-то неладное и, говоря, напряженно следила, откуда появится опасность, чтобы встретить ее вовремя. Вставлял иногда слово и Димчо-кехая, робко, неуверенно, каждый раз взглядывая на жену. Султан, слегка улыбаясь, молчал. Попросил только не трудиться: дескать, им ничего не надо, кроме как по чашке кофе.

Марга тотчас вышла. Наступило молчание, особенно встревожившее Димчо-кехаю. Он стоял выпрямившись, скрестивши руки и не зная, что делать — говорить или молчать. Султан постукивал пальцем по серебряному эфесу сабли и улыбался. Кара-Имам кидал лукавые взгляды на дверь и тоже молчал.

Принесли кофе. Но когда Марга, приложив левую руку к сердцу, правой хотела подать чашку султану, тот жестом остановил ее.

— Нут! — промолвил он. — Так не годится. У вас в доме есть девушка. Она и должна подавать. Позови ее. Пускай она подаст мне кофе.

У Димчо-кехаи ноги подкосились, он зажмурился и еще ниже уронил голову. Но Марга на слова султана ответила веселым смехом.

— Прошу прощения, эфенди. Не вели казнить, — сказала она. — Недаром говорится: у бабы волос долог, а ум короток. Позабыла. Сию минуту позову Ранку…

Но как только она переступила порог, притворная веселость ее исчезла и на лице изобразилась тревога и ярость. Но делать было нечего. Поспешно, дрожащими руками, бормоча тысячи наставлений и советов, Ранку одели. Одели нарочно поскромней, в старенькие одежды, подвязали пониже длинный платок на голове. И, подведя девушку к двери зала, Марга пропустила ее вперед.

Султан поднял глаза. Кара-Имам ухмыльнулся и сверкнул глазами. Никакая одежда, никакой низко повязанный платок не могли изменить внешность Ранки. Перед гостями стояла высокая, стройная девушка, как две капли воды похожая на мать: то же круглое лицо, те же черные глаза. Только молодая, застенчивая, с той мягкостью черт и той свежестью, которые бывают только в молодости. Подавая султану чашку, она от смущения расплескала ее.

— Не беда. Это к счастью! — засмеялся Кара-Имам.

Он так и впился в нее глазами, стараясь ее смутить, когда она подавала кофе ему. Но она поглядела на него уже другим взглядом, и Кара-Имам заметил в нем короткие вспышки молний, по которым сразу узнал материнскую породу.

Подав кофе, Ранка сразу отошла в сторону и, как отец, встала прямо, скрестив руки. Марга начала снова рассыпаться в любезностях, не спуская в то же время глаз с лица султана, следя за его выражением, ловя его взгляды. Тревога, может быть, напрасна: не заметно как будто ничего дурного… Вот только кабы не этот Кара-Имам. Он вдруг сделался очень болтлив. И все время обращается к Ранке, делает какие-то двусмысленные намеки, заставляя ее смеяться и краснеть. Султан по-прежнему сидит молча, опершись на руку рыжеватой, квадратно постриженной бородой и держа свою кривую черкесскую саблю между колен. Он глядит на Ранку, улыбается, и в глазах его играют отсветы горящих на некотором расстоянии от него свечей. Вдруг, совсем неожиданно, он вскакивает и говорит, что пора ехать.

Его проводили так же, как встретили. И когда топот коней затих, Марга, послав вдогонку обоим проклятие, подняла глаза к небу и подумала, что, может, этим все и кончится. Но через две недели султанские конюхи выхватили Ранку из хоровода и увезли во дворец. Стар и млад — все попрятались. Потом поднялся страшный шум, словно в улье. В доме Марга лежала без чувств, и Димчо-кехая потеряв голову ждал, когда жена придет в себя и скажет, что делать.

Делать ничего не сделали: до бога высоко, до царя далеко. Прошел слух, что Косан ушел в горы, стал разбойником, бродит вокруг султанского дворца. А начетчик отца Лукана Драгота постригся в «Биле». Но если насчет Косана было известно, что он сватался к Ранке, хотя Марга и слышать о нем не хотела, то никому даже в голову не приходило, что уход Драготы в монастырь имел какое бы то ни было отношение к дочери Димчо-кехаи.

Про это знал только сам Драгота. Вот о чем думал он, запершись в своей келье. Драгота был не такой, как Косан. Он любил хитроумные замыслы, окольные пути. Если бы он посватался к Ранке, как это сделал Косан, ее за него не выдали бы. Но отец Лукан был стар, не сегодня завтра мог помереть, и его место перешло бы к нему, Драготе. Тогда нашлись бы люди, которые убедили бы Маргу, что ее дочери приличней всего стать попадьей, выйдя за Драготу. И так было бы, так было бы, если бы не Хаджи Эмин, басурман этот, антихрист!

Но Драгота не считал, что все пропало… Кто знает, что таит в себе будущее. Может быть, султан вернет Ранку и тогда, опозоренная, всеми отвергнутая, она станет безраздельно его. А может, будет и иначе. Драгота ждал. Одиночество и тишина давали ему возможность думать, как они дают пауку возможность ткать свою паутину. А так как все эти замыслы относились к Ранке, он не чувствовал, что усталая мысль его переходит в бред. Дочь Марги словно стояла перед ним; он ощущал ее близость, видел огонь ее глаз, чувствовал тепло ее молодого белого тела; терзаемый желанием, пылая страстью, он ворочался на своем ложе, стонал, и перед глазами его, огненными глазами безумца, возникали видения, полные соблазна и греха.