Дмитрий Мамин-Сибиряк - Белое золото

Дедушка Елизар отправился к знакомому торговцу, Макару Яковлевичу.

— Здравствуй, Макар Яковлич…

— Здравствуй, Елизар… Что, должок принес?

— Плохо платина идет…

— У вас все плохо…

Старик замялся. Ему было и совестно, и нужно было прикупить харчу на целую неделю, а денег на уплату долга не оставалось.

— Повремени с долгом-то, Макар Яковлич. Рассчитаемся как-нибудь…

Макар Яковлевич, худенький краснощекий торговец с длинным носом, маленькими глазками и гнилыми зубами, поломался немного, а потом согласился отпустить товар.

— С вами проторгуешься насквозь, — ворчал он. — Ну, чего будешь брать?

— Известно, чего… Крупы надо, соли надо, муки, соленаго моксуна…

На последнем слов язык дедушки Елизара запнулся, точно колесо, наскочившее на камень. Ведь соленый моксун стоит все 25 копеек, — это уж было роскошью. Тоже вот надо бы взять солонинки, потом старуха наказывала купить горшок, у Анисьи башмаки износились. — словом, целая гора всевозможной мужицкой нужды. Пока дедушка Елизар разбирался с харчем и рассчитывался с Макаром Яковлевичем, народ столпился у лавки с красным товаром. Слышались галденье, шутки и смех.

— Афоня Канусик краснаго товару набирает!

— Братцы, смотрите, как Афоня весь базар купить.

У прилавка с красным товаром, действительно, стоял Афоня Канусик, сконфуженный и не знавший, куда ему деваться. Он убежал бы из лавки, если бы не жена, которая его удерживала за рукав.

— Режь ситцу на сарафан, — говорила она, не обращая ни на кого внимания. — Да еще надо кумачу на рубаху, да башмаки новые, да иголку…

Последнее требование заставило всех хохотать.

— Канусиха, а ты уж две иголки сразу покупай. За-одно зориться-то…

Всем было весело, и толпа росла, пока торговец не прогнал всех.

— Чего вы не видали? Уходите… Завидно, вот и пристаете. Тоже, нашли потеху… Сами-то все норовят в долг забрать.

Дедушка Елизар тоже стоял в толпе и только качал головой. — Экой глупый народ, подумаешь… Лезут, как мухи. — Старик все думал о своем разговоре с батюшкой и потряхивал головой. Мысли в его голове двоились, — как-будто и так хорошо, и этак хорошо.

— Дедушка Елизар, — окликнул его осторожный голос.

Это был охотник Емельян. Он был в таких же лохмотьях, как всегда, несмотря на праздник. Отведя Елизара в сторону, он уж шопотом проговорил:

— Пойдем к дьячку Матвеичу потолковать… Дело важнеющее…

— Что же, пойдем. — согласился старик.

— Он сейчас выйдет из церкви. Ребят крестят.

Они остались на базаре дожидаться. Героями торга были те старатели, у которых платина шла хорошо — Шкарабуры, Сотники, Кисляковы, Шинкаренки. Они набирали и харчей и разного «панскаго» товару — чекмени, лошадиную сбрую, сапоги, платки бабам, ребятам гостинцы. Дедушка Елизар смотрел на них и только вздыхал. — Эк, подумаешь, люди как деньгами сорят. Не даром говорится, что у денег глаз нет. Старик опять вспомнил про свою вторую лошадь и совсем закручинился.

— Вот он, Матвеич-то… — шепнул ему Емельян.

Дедушка Елизар купил Кирюшке обещанный пряник и отправил его с покупками домой.

Матвеич усталой, разбитой походкой шагал через площадь к себе домой, подбирая полы распахивавшегося нанкового подрясника. Дедушка Елизар и Емельян догнали его у ворот длинного деревянного флигеля, где помещался причт заводской церкви: — о. дьякон, просвирня и дьячок.

— Матвеич! а мы к тебе… — проговорил Емельян.

— А… — отозвался Матвеич, глядя на них серыми глазами с удивительно маленьким зрачком. — Милости просим.

По пути он достал берестяную табакерку и предложил гостям. Дедушка Елизар отказался, а Емельян с каким-то ожесточением набил себе нос.

— Хорош табачок… Сам делаешь, Матвеич?

— Сам…

Они прошли длинный двор и по деревянной лестнице поднялись в квартиру Матвеича. Это была одна большая комната, разделенная деревянными перегородками на три. В передней, заменявшей кабинет и мастерскую, на стене висели два ружья и небольшой, деревянный шкафик с разной снастью. Это была самая любимая комната Матвеича, потому что из ее окна открывался вид на горы, — впереди стояла зеленая Шульпиха, за ней виднелись Седло, Осиновая и Кирюшкин-Камень; Белая была закрыта Шулыпихой.

Матвеича уже ждал кипевший самовар. Емельян пил и ел все, и поэтому с удовольствием выпил две чашки, а Елизар опять отказался.

— Не случалось его пить… — объяснил он. — Да и что пить один кипяток! Жидко очень…

— А ты попробуй…

— Ладно и так.

Матвеич сходил за перегородку, что-то пошептался с женой и послал куда-то младшего сына. Через четверть часа мальчик вернулся с бутылкой водки. Емельян только крякнул и расправил усы.

— А мы к тебе по делу, Матвеич, — объяснил он. — Дельце есть…

— Дело не медведь, в лес не уйдет…

От водки дедушка Елизар не отказался, хотя ему было немного и совестно опивать Матвеича. Бедный дьячок получал меньше, чем заработает любой мужик, и питался только от своего огорода, коровы и охоты. Ему приходилось туго, но Матвеич никогда не жаловался и терпел страшную нужду с достоинством истинного философа. Емельян тоже отличался философскими наклонностями и поэтому тоже не замечал своей вопиющей нищеты. С Матвеичем он был неразлучен и вместе с ним проживал в горах по целым неделям.

После второй рюмки Матвеич снял с себя подрясник и бережно повесил на стенку, — это была величайшая драгоценность в доме. Он теперь остался в одной выбойчатой рубахе, и об его дьячковском звании напоминали только одни косички. Емельян завел разговор о богатых старателях, которые сегодня форсили на базаре деньгами.

— Обрадовались, дураки… — злился он. — А какия такия деньги на свете бывают, — и понятия не имеют. Да…

— Ну, они-то знают побольше нас с тобой, — заметил Матвеич, он любил подзадоривать завистливого друга.

— А вот и не знают! Да я, если бы захотел, завтра бы богачем сделался…

— Не пугай, Емеля.

— Верно говорю!.. Я бы им показал…

Выпив залпом рюмку водки, Емельян хлопнул дедушку Елизара по плечу и проговорил:

— Хочешь, озолочу, старичок? И не тебя одного озолочу, а всех старателей… Поминайте Емельку. Да…

Матвеич слушал и только улыбался. Очень уж смешно Емелька хвастается. Дедушка Елизар тоже ухмылялся, чувствуя, как у него начинаешь кружиться голова.

— Так обогатишь, Емельян? — спрашивал он.

— И очень просто… Вот и Матвеич скажет. Да-а… Знаешь покос Дорони Бородина на Мартьяне?

— Кто его не знает…

— Ну, так тут тебе и богачество… Хоть руками бери платину. А вы одно долбите: Шкарабуры, Шинкаренки, Канусик… тьфу!… Так, Матвеич?

Матвеич только покачал головой.

— На покосе у Дорони Бородина? Тоже и скажет человек…