Жан Жироду - Лгунья

Ну вот он и произнес ее имя. И сам заметил это по тому, как кровь бурно застучала в висках и глаза внезапно увлажнились.

— Люблю, — ответил Фонтранж. — На пороге смерти можно только мечтать о такой прелестной двоюродной внучке, не правда ли?

Нет. Неправда, думал Реджинальд. Умереть рядом с кем-то, скрывающим тайны, уйти из жизни, не узнав эти тайны, — невыносимо! Впервые он почувствовал, что среди стимулов, побуждавших его жить, был и этот: узнать тайны Нелли или уж, по крайней мере, как можно дольше оставаться современником тайн Нелли. Итак, все встало на свои места. Этот благородный дворянин сообщил Реджинальду, что знает о его романе со своей будущей женой. Ну и прекрасно! Теперь они без всякого стеснения смогут раскланиваться, встретившись на улице, на Выставке обнаженной натуры в Сен-Морице или в Дижонском музее. Они смогут посетить вместе, обмениваясь вежливыми репликами, гробницу Филиппа Бургундского. Они смогут поговорить о собаке, лежащей у ее ног, — громко, во весь голос, притворяясь, будто подшучивают над ней, — пока Фонтранж будет размышлять о том счастливом времени, когда он тоже сможет наконец лечь и больше не вставать, в ожидании пса, который проживет еще каких-нибудь десять лет, и Нелли, которая присоединится к ним обоим лет эдак через пятьдесят — некогда юная, а ныне дряхлая ревматическая старуха.

— Почему вы больше не хотите видеться с Нелли?

— Разве она вам не объяснила?

— Она сказала, что вы сочли ее лгуньей.

— Да, она лжет, как дышит.

— А солгала ли она в чем-нибудь, что касалось ваших отношений?

Куда он гнет? — спрашивал себя Реджинальд. — Не хочет ли он убедить самого себя, что ведет к алтарю честную праведницу? Может, он намерен вдобавок восстановить ее девственность? Ну что ж, с нею это нетрудно.

— Друг мой, — сказал Фонтранж, — я не думаю, что солгал хоть единожды в жизни. Но я не поручусь за то, что моя жизнь в общей сложности более правдива, чем жизнь Нелли. Предположим, вы правы и она лжет, как дышит. Однако из всей этой лжи выросла, ее усилиями, чистейшая, драгоценнейшая жемчужина — абсолютная правда, называемая любовью к вам. Разве она солгала вам в стенах того дома, где вы встречались, в пределах того ужасного, всепожирающего чувства, которое до сих пор терзает вас обоих? Можете ли вы вспомнить хоть один ее лживый жест? Позвольте мне сказать: вы сами заставили ее лгать. Так же, как вы сами нашли квартиру для свиданий, вы подсказали этой очаровательной влюбленной женщине, какою она должна быть, когда вас нет рядом. Вы ни о чем не спрашивали, не исповедовали ее. Вам посчастливилось привлечь к себе душу, которая отдалась навеки, в неистовом желании избавиться от тяжкого гнета компромиссов и равнодушия, коими Господь бог наказывает девушек, имевших несчастье родиться в небогатых семьях. Вы никогда и ни в чем не помогли ей. Я не постигаю, какой бес гордыни побудил вас предпочесть этой женщине, полной жизни — пусть даже самой обыкновенной жизни, пошлой, мещанской, жадной до удовольствий, а иногда и жестокой, — некий идеальный манекен, незнакомый с низменными сторонами бытия в силу своего высокого происхождения, богатства и выгодного брака. А она была всего лишь дочерью скромных буржуа, бедной и незамужней. Вы же бессознательно заставляли ее отрицать это положение вещей. В минуту прощания вы убеждали себя, что расстаетесь с одною из высших сил этого мира, а не с одной из его слабостей. Так почему бы ей не подыграть вам, почему бы в миг, когда вы провожали ее взглядом из отъезжающего такси, не обратиться в то существо, какое вы непременно решили видеть в ней?! Захоти вы счесть ее миллиардершей или королевой, она так же ловко исполнила бы и такую роль. Впрочем, именно этого вы ведь и желали в глубине души, не правда ли?

— Может быть.

— Да, именно так. Не думаю, что вами двигало тщеславие. Но вы все-таки полагали, что великая любовь возможна лишь в союзе с возвышенными натурами. И любовь Нелли — миллиардерши и королевы — представлялась вам минимальным условием такой любви. У меня был друг, похожий на вас. Правда, он, к сожалению, плохо слышал. Он служил, как и я, квартирмейстером драгунского полка в Сен-Жермене и тоже хотел любить не меньше, чем королеву. Он был красивый малый и, пока его не назначили адъютантом в Сомюре, имел полную возможность осуществлять свое решение. К концу пребывания в Сен-Жермене ему все смертельно надоело. Мужья его «королев» — короли — были все подряд идиоты. Их дочери — принцессы — дурочки и кривляки, за исключением одной-двух, обещавших стать королевами. Их сыновья — принцы — несносны и скучны до такой степени, что никак не походили на наследников престола, а именно на сыновей фурьеров драгунского полка и не более. Что касается самих королев, они-то как раз блестяще справлялись со своей ролью (если не считать кошмарных шляпок, замечал он) и справлялись куда лучше, чем он сам, ибо именно они выбирали себе, под самым носом у короля, юного фаворита, которого с немалыми трудностями оставляли на сверхсрочную службу, да и то еще требовалось, чтобы командующий Х., отец генерала Х., настоятельно попросил об этом полковника де Лаколовриера. Словом, обстановка была настолько тягостная, что в конечном счете он запретил своим королевам распространяться о семейных делах, — заставляя их изображать роскошных манекенщиц с улицы Мира. Вот тогда они становились совершенно очаровательными… Но я отвлекся.

Прав ли он? — раздумывал Реджинальд. — Нет, он неправ! Он представляет дело так, будто я специально принуждал Нелли играть роль богатой и знатной дамы. Я же просто убедил себя, что она, подобно Венере Пеннорожденной, возникает из волн, из солнечного света, а не из бедного предместья. И каждый вечер, при прощании, я думал, что она не возвращается в свое темное, алчное окружение, а просто тает, растворяется во мраке ночи. Воображать себе такую, почти несуществующую Нелли — вот единственный способ, помогавший мне переносить ее отсутствие. Покидая меня, она уходила в некое волшебное царство — радужное, золотое, неземное. О Боже мой, она возвращалась в свое скромное мещанское жилище, а шла туда, словно на полотна Донателло или Рембрандта, на свое законное место! Она лжет, как дышит… Все женщины лгут, как дышат!

Фонтранж встал. История молодого бригадира фурьеров явно отвлекла его от цели прихода.

— Я вижу, — сказал он, — вы не хотите понять, зачем я вам все это говорил. Быть может, вы поймете быстрее, если я сообщу, что через две недели Нелли станет моей женой.

Реджинальд и в самом деле не понимал.

— Тогда я покажу вам ее будущие визитные карточки, их только что изготовили. Они несколько оригинальны. Взгляните!

И Реджинальд прочел: «Нелли, маркиза де Фонтранж».