Марсель Эме - Зелёная кобыла [Роман]

— Ну что ты, ты просто не видел. Теперь даже и сравнивать нечего.

Оноре взял сына под руку и принялся с жаром описывать ему прелести Маргариты.

— Что тут еще можно добавить? Для нас ведь, ты это хорошо знаешь, все женщины Малоре красавицы.

Тут Оноре, казалось, забыл про Маргариту и заговорил с сыном о семье, об урожае, о гарнизонной жизни. Теперь они беседовали непринужденно, без всяких задних мыслей.

Солдат был счастлив, он радовался той радостью, которую давно предвкушал, думая о своем приезде в Клакбю. Оноре разделял радость сына. Он смеялся, поворачиваясь лицом то к лесу, то к речке, как бы говоря им: «Это мой сын. Старший из мальчиков, в военной форме. Я сделал его себе двадцать лет назад, и вот теперь он сильный, как и полагается парню в двадцать лет. Сильный, с ловкими руками и смышленой головой. Он играючи управится с упряжкой из шести лошадей. А ведь это я его всему научил, и теперь у него все получается еще лучше, чем у меня. Вот какие они, мои парни».

Когда им навстречу попадался кто-нибудь из односельчан, отец принимался рассказывать о делах в Эпинале, в казарме, как будто сам побывал там, будто только сейчас оттуда возвратился, хотя на самом деле он никогда там не был; а солдат говорил про хлеба, про хлопоты с урожаем в этом году из-за неустойчивой зимы. Они умыкали друг у друга хлеба и казарму, всем своим видом показывая, как они играют и веселятся, воруя их друг у друга. Расставшись с ними, односельчанин — будь то Бертье, Коранпо, Дюр или Русселье — пощипывал себя за усы и думал: «Одуэн идет домой со своим старшим».

А они шли дальше своей дорогой, довольные тем, что сейчас вот они снова вместе и что идут они через поля к себе домой. Им кричали (те, кто был далеко и кого некогда было подождать):

— А вот и ты со своим сыном!

А Одуэн кричал в ответ, и его мог слышать кто угодно, ему нечего (как правило) было скрывать:

— Видишь, это мой мальчик, он вернулся из Эпиналя.

И, смеясь, говорил Эрнесту:

— Это Бертье (или Коранпо, или Дюр, или Русселье).

На одной из тропинок, в пятидесяти метрах от дороги, показалась дочка Зефа Малоре. Увидев мужчин, она повернула голову, показывая свою грудь в профиль.

— Прогуливаешься? — спросил Одуэн.

— Иду домой, — улыбаясь, сказала Маргарита. — А вы, значит, с Эрнестом?

— Он приехал из Эпиналя в отпуск. Надо поспеть домой к полудню, мать ведь ждет его, сама понимаешь.

— И в самом деле красивая, — сказал Эрнест, когда они потеряли ее из виду.

Дома солдат отвечал на семейные излияния не так горячо, как можно было ожидать после столь долгой разлуки. Сразу после обеда он встал из-за стола и снял с головы Гюстава кепи.

— Вернусь через час, — сказал он. — Найду вас в поле.

— За нас не волнуйся, — возразил Оноре. — Я ведь уже сказал тебе, ты знаешь.

Когда сын ушел, он пожал плечами:

— Отправился к Жермене Винар. Что за спешка, хотел бы я знать…

— Они столковались еще до того, как он отправился на службу, — заметила мать.

— Плохого о ней ничего не скажешь, — с вызывающей интонацией в голосе заявила Жюльетта.

— Разве кто-нибудь утверждает обратное? — произнес Одуэн.

— Я просто подумала, что, может быть, лет сорок назад ее дедушке случалось ссориться с нашим дедушкой во время игры в кегли. Большего, чтобы расстроить свадьбу, и не требуется.

Жюльетта невесело рассмеялась, а Одуэн укоризненно посмотрел на нее. Она засмеялась еще громче, и тут он, весь раскрасневшись, перегнулся через стол и крикнул:

— Да выходи ты, ради Бога, за своего остолопа! Я вот прямо сейчас даю тебе свое согласие. Можешь считать, что ты его уже получила, я назад своего слова не беру. Обещаю раз и навсегда. Давай иди замуж! Давай, быстро!

Жюльетта сидела растерянная и с грустью смотрела на него, но Одуэн, вне себя от ярости, продолжал:

— Иди за него замуж, ты свободна. Иди же…

Однако он тут же пожалел о своей напористости.

Жюльетта приняла вызов:

— Благодарю вас. Я выйду замуж как можно скорее, как только он будет готов к этому.

— Кто он? — возмутилась Аделаида. — Может быть, мне об этом все-таки сообщат перед свадьбой.

Оноре пристально смотрел на дочь, надеясь еще что она не назовет имени и что дело останется без последствий. Но Жюльетта ответила, отчетливо произнося каждый слог:

— Ноэль Малоре.

Алексис выругался и вышел из кухни. У Аделаиды опустились руки; она смотрела на дочь, словно сомневаясь в ее здравом уме. Она не произнесла ни единого слова упрека, а только сняла фартук и направилась к двери, обронив на ходу:

— Я их сейчас найду, этих Малоре.

Одуэн застыл на месте. Минуту спустя он окликнул ее: «Аделаида!» Она уже пересекла двор — он видел в окно, как она порывистым шагом удалялась в лучах полуденного солнца. Он тоже вышел, а вслед за ним — Гюстав и Нуаро. В кухне остались только Жюльетта и Клотильда. Вздохнула и Клотильда, подняв голову, тихо спросила:

— Они на тебя сердятся?

— Да нет, овечка, ни на кого они не сердятся. Они расстроились из-за письма, и я тоже расстроилась. Если бы не эта история с письмом, то все по шло бы как по маслу.

Жюльетта почувствовала, как по ее рукам потек ли теплые слезы, и увидела, что плечи Клотильды подрагивают от рыданий. Жюльетта прижала ее и тихо спросила, почему она плачет. Девочка дала себя немного покачать, потом, ничего не ответив, встала и, взяв сестру за руку, потащила в другую комнату. Жюльетта пошла за ней, как бы включаясь в какую-то игру. Клотильда привела ее в столовую, накрыла дверь на засов и подвела, к камину. Жюльетту все это начинало занимать. Девочка поднялась на цыпочки, приподняла стеклянный колпак часов и просунула пальцы под подставку из позолоченной бронзы, изображающую Земледелие и Промышленность в бальных нарядах.

— Я дарю его тебе, — сказала она, протягивая ей письмо.

Еще до того как она узнала почерк дяди Фердинана, Жюльетта поняла, что это и есть то самое украденное письмо. Конверт был распечатан; она развернула письмо и прочитала: «Мой дорогой Оноре. В начале недели у вороного случились колики…»

Держа письмо двумя пальцами, Жюльетта не знала, что делать. Она покраснела и тихо шепнула Клотильде:

— Положи его снова под часы и никому не говори о нем.

Выходя из столовой, Клотильда толкнула сестру локотком:

— Каково, а? Бабушка-то с пруссаком.

Когда Жюльетта проходила мимо отца, который запрягал в телегу быков, тот прошептал, бросив на нее взгляд, полный ярости и нежности одновременно: «Дубовая твоя башка». Она остановилась.

— Я получила ваше согласие, — сказала она, — но я тут немного подумала. Мне не хочется, чтобы мое замужество выглядело как попытка выкупить письмо. Когда вы получите его назад, тогда и посмотрим…