Марсель Эме - Зелёная кобыла [Роман]

Они встретили Русселье, Рюжаров, Бефов, Труске, которые, проходя мимо, бросали:

— Минуту назад такой там шурум-бурум разыгрался.

— Вы самую малость опоздали.

— Неплохо они сейчас поговорили.

— Ну, по правде сказать, еще та была сейчас заваруха.

— Эх, как там Аделаида рассерчала, не хуже любого мужика…

Оноре вел себя весьма достойно, улыбался, по пути приветствовал знакомых и не давал брату нарушить ритм прогулочного шага. Если кто-нибудь о чем-то его спрашивал, он отвечал: «Да, говорят» или «Похоже на то». А вот Фердинан, тот проявлял нервозность, краснел, теребил брата, вертел головой направо, налево, потом поворачивал ее опять направо, при этом не возвращая в исходное положение, отчего адамово яблоко оказывалось у него за спиной, шея перекручивалась на два оборота то в одну, то в другую сторону, и Оноре неоднократно приходилось ее выправлять. После встречи с Русселье Фердинан, почувствовав, что вот так, походя, перекинуться словечком со всей вереницей возвращающихся с мессы людей было свыше его сил, развернулся и пошел обратно, мучаясь от самых различных предположений и изводя брата расспросами:

— А вдруг Зеф заговорил о пруссаке, и не было ли при нем письма, и не подрались ли женщины, и что будет, если узнает Вальтье…

Когда они вернулись домой, Оноре спрятался в тень, а ветеринар задержался посреди двора и, вытянув шею до самой дороги, стал дожидаться возвращения женщин. Первыми, опередив всех на сто метров, прибежали Гюстав и Клотильда.

— Ну и обругали же мы их, — крикнул Гюстав, — высказали им все как есть!

— И про то, что Зеф с Маргаритой, как вы знаете, — добавила Клотильда.

Ветеринар мгновенно похудел на целый фунт.

— А Алексис, вы знаете, папа, как даст им ногой под зад!

— Нет, — сказала Клотильда, — это я дала им пинка!

— Неправда, это Алексис!

— Нет я, и вот доказательство.

— Какое доказательство?

— А вот такое.

Пока они ссорились, подошла основная часть семьи.

— Что случилось? — прохрипел Фердинан.

— Зайдите сначала в дом, — предложил Оноре, — в то вы шли по такой жаре.

Потом, когда они вошли в кухню, он спросил:

— Мне сказали, что вы поругались с Зефом.

— Мы просто стояли у могил, — начала Аделаиде, — а они, Малоре, рядом. Мы ни о чем даже и не думали, никого не трогали.

Ветеринар попытался было возразить, но она обвела вопросительным взглядом лица свидетелей. Четверо детей Оноре и их кузен Антуан в один голос сказали «да». Только один Фредерик своей иронической позой попытался опровергнуть сказанное, но Жюльетта заслонила его своим телом.

— И вдруг, — продолжала Аделаида, — Зеф принялся оскорблять мою свекровь и моего свекра. Жюльетта слышала его почти так же отчетливо, как я.

— Подождите! — закричал ветеринар. — Пусть Жюльетта выйдет на минутку, а ее мать пусть произнесет нам слова Зефа.

Предосторожность показалась оскорбительной, и все-таки Жюльетта сделала все, как он хотел, а потом, вернувшись в кухню, повторила речи Зефа. Повторила слово в слово.

— Надо же, — отметил Оноре.

Аделаида продолжала, ежеминутно прерываемая ветеринаром, который ожесточенно с ней спорил. Она утверждала, что обвинение в кровосмешении явилось с ее стороны лишь ответом на столь отвратительный намек, что у нее в венах буквально закипела кровь.

— Зеф слишком хитер, чтобы вот так сразу потерять все преимущества, которые дает ему письмо, — возразил ветеринар. — Я уверен, что намек все равно никто не мог понять. Кстати, я сейчас спрошу Антуана, которому про письмо ничего не известно.

— А я говорю вам, что все, кто там был, поняли, что моя свекровь…

— Замолчите, я спрашиваю Антуана, или Клотильду, или Люсьену. Ага! Я совершенно спокоен!

Антуан, чтобы досадить своему отцу, притворился, что знает очень много, но только не смеет ничего сказать. Ему на помощь пришла Клотильда, которая с трагическим спокойствием воплощенной невинности заявила:

— Я держалась за мамино платье и слышала, как Зеф сказал маме: «Пруссак и твоя свекровь…» Это все, что я могу вспомнить.

Оноре не стал задумываться над тем, какой путь проделало письмо, прежде чем попасть под часы. Свидетельство Клотильды показалось ему крайне весомым, и он свирепо посмотрел на ветеринара, подозревая, что во время своих визитов к Зефу тот в какой-то мере проговорился.

— Я вижу, что нельзя терять ни одного дня и нужно срочно отобрать у них письмо, — сказал он.

Теперь уж Аделаида могла сколько угодно добавлять детали.

— Кюре, можете себе представить, был за Малоре, и вся эта свора церковных задниц тоже. Вы бы только послушали, что говорили Дюры, Кутаны, Вонболи, когда кюре, глядя на нас, заявил, намекая на пруссака, что нам должно быть стыдно. Так прямо и сказал, разве я не так говорю, а, Жюльетта?

Ветеринар больше уже не спорил, а только нашептывал елейным голосом на ухо Оноре:

— Это было недоразумение… небольшой спор, в котором ты не принимал участия… завтра утром ты об этом и думать забудешь.

Однако Оноре не обнаруживал ни малейших признаков гнева. Он не без удовольствия внимал рассказу Аделаиды и особенно развеселился, когда услышал про удар ногой под зад.

Перед самым обедом ветеринар, рассердившись на сына за то, что тот во время разговора вставлял ему палки в колеса, прижал Антуана в коридоре к стенке и вполголоса спросил:

— В каком году впервые были созваны Генеральные штаты?

Антуан опустил голову. Он не отвечал, и отец в расчете на его непокладистость, готовился задать ему какой-нибудь урок в наказание.

— Это такая дата, которую нельзя ни на минуту забывать. Так можешь ты мне сказать или нет…

Внезапно упрямое лицо Антуана посветлело:

— Дядя Оноре! Дядя Оноре! Моему отцу хотелось бы знать, когда впервые были созваны Генеральные штаты.

Дядя Оноре мгновенно оценил обстановку. И со степенностью в голосе ответил:

— Кажется, в восемьдесят третьем, в тот год, когда у Коранпо сдохли две коровы.

Ветеринар развернулся, вышел во двор и принялся бродить вокруг дома. Он подытожил накопившиеся обиды на брата, произвел ревизию своих интересов в Клакбю. В голове у него все уже было подсчитано, оставалось лишь провести контрольную проверку и сделать вывод. «С меня хватит», — прошептал он несколько раз. Наступил момент выбора между братом и Зефом Малоре, и ветеринар склонялся в пользу Зефа. Его интересы были там, где они пересекались с интересами Вальтье. При первой же ссоре, которую Оноре попытается ему. навязать, он скажет свое решающее слово. Брат уедет из дома, а может, и вообще из этих краев, получив компенсацию, которая позволит ему обосноваться где-нибудь в другом месте. И чем быстрее, тем лучше.

Во время обеда проект Фердинана окончательно дозрел, и ветеринару захотелось поскорее осуществить его; он старался спровоцировать Оноре на ссору, но тот противопоставлял его наскокам свое непоколебимое спокойствие.