Орхан Кемаль - «Преступник»

— А если мы скажем, что взяли деньги? Нас посадят в тюрьму? Пусть! Помнишь, Джевдет-аби, ты говорил: «Какие бы узкие и длинные окна ни были в тюрьме, если я и Кости попадем туда, мы все равно устроим побег!» Не горюй, Джевдет-аби. Скажем, что деньги взяли мы, и кончено!

— Ведь мы их не брали.

— Знаю, но пусть будет так. Скажем, что взяли, и нас обоих посадят. Ну и что? Мы будем вдвоем… Когда я с тобой, я ничего не боюсь!

Помолчав немного, Джеврие спросила:

— Так, значит, обо мне сказал Кости? Ну и хорошо! Если бы он не сделал этого, я бы не увидела тебя!

Джевдет уставился на маленькую пыльную лампочку, тускло мерцавшую под потолком. Он не мог убедить ни Джеврие, ни Кости, ни мать и сестру Кости в том, что он не брал денег. И все же Джеврие молодец. Их надолго посадят в тюрьму! Но ведь Яник и Жано тоже сидели в тюрьме. Не страшно!

Наутро Джевдет решился.

— Дайте мне повидаться с отцом.

— Хорошо, ты его увидишь, но сначала скажи, куда спрятал деньги?

— Скажем, дяденька, скажем! — обрадованно ответила за него Джеврие.

Когда в комнате начальника тюрьмы Джевдет увидел отца, ему вдруг на самом деле стало жалко его. Ихсан-эфенди сильно сдал, осунулся. Лицо побледнело. Глубоко запавшие глаза тускло поблескивали за овальными стеклами очков.

Старик медленно подходил, потом бросился к Джевдету:

— Скажи, сынок, правду, спаси меня из тюрьмы!

Джевдет не выдержал. Припав к груди отца, он заплакал навзрыд. Немного успокоившись, он обернулся к следователю:

— Мой отец не виноват. Деньги взял я. После сжег их.

— Зачем?

— Я хотел отомстить! — не задумываясь, ответил он. — Отец избил меня, выгнал из дому. А самое главное: сразу после смерти матери женился на служанке.

Он уже ничего не чувствовал, не видел. Густой туман застилал глаза. Потом туман рассеялся, но с ним исчезли и свинцово-серые купола и минареты Стамбула.

А еще позже он оказался в сером, как недавний туман, полумраке тюремной камеры. Около него не было ни Джеврие, ни Кости — никого. Джеврие отвезли к старой Пембе. Кости, его мать и сестру отпустили.

Ихсан-эфенди тоже вышел на свободу. Позади со скрежетом закрылись тюремные ворота. Но это был уже не прежний Ихсан-эфенди. Он весь как-то сгорбился, глаза потускнели, лицо заросло седой щетиной. Старик вздохнул: «За какие грехи аллах послал мне такого непослушного и злого сына? Ведь я только иногда выпивал да бил жену — вот и все грехи! — Ихсан-эфенди снова вздохнул. — Впрочем, кто его знает? Может, у меня есть такой грех, который я не могу вспомнить…»

Ихсан-эфенди спустился с Галатского моста на пристань и сел на катер. «Хорошо еще, что мальчишка только стащил деньги, — размышлял он. — А мог бы в удобный момент прикончить и меня и жену. Залез бы ночью в комнату, и конец…»

Сойдя в Джибали, Ихсан-эфенди направился домой. Сейчас он уже забыл о сыне и о том, что случилось с ним самим. Он думал только о Шехназ. Кто знает, как измучилась, сколько слез пролила бедняжка! Наверно, беспокоилась о нем! То-то обрадуется, когда он неожиданно появится перед ней!

О жене Ихсан-эфенди забыл на минуту только тогда, когда проходил мимо квартальной кофейни. Все, кто там был, повернули головы в его сторону. Ихсан-эфенди нахмурился. Эти люди были против него, показывали в полиции, что он бражничал до полуночи, пропивал казенные деньги. Это были его враги, бесчестные враги!

Ихсан-эфенди ускорил шаг.

У «Перили Конака» сегодня не было слышно веселых детских голосов. Сначала он удивился — в чем дело? Потом вспомнил: начались занятия в школах.

Ихсан-эфенди подошел к своему дому, с волнением постучал в дверь. Никто не открывал. Постучал еще и еще. Ни звука. «Может быть, жена у матери Адема?»

Старуха заикалась, словно перед ней стоял выходец с того света.

— Пожалуйста, пожалуйста, Ихсан-эфенди… Дай бог, чтобы теперь все было хорошо, брат мой…

— Где жена?

— Не знаю. А разве дома ее нет?

— Нет.

— Куда бы она могла пойти? — Мать Адема растерянно оглядывалась по сторонам. — Ума не приложу. Со вчерашнего дня ее не видела. Заходи, посиди, Ихсан-эфенди. Она, наверно, вышла погулять. Выпьешь чашечку кофе?

Ихсан-эфенди присел в углу. Ему было не до кофе. Он видел волнение соседки, заметил, как она мгновенно побледнела и стала заикаться. Может, случилось что-нибудь ужасное и старуха не хочет об этом сказать сразу?

Ихсан-эфенди поднял на мать Адема глубоко запавшие тусклые глаза, поправил на носу очки.

— Значит, со вчерашнего дня она к вам не заходила?

— Нет, не заходила.

— Она очень расстроилась из-за этой истории, правда?

— Очень. Ее так допрашивали, бедняжку.

— Почему же? — удивился Ихсан-эфенди.

— Как почему? Ведь вы же подозревали ее!

— Я? — Ихсан-эфенди вскочил.

— Да, вы. Так сказал следователь. Она чуть с ума не сошла. А потом…

Мать Адема остановилась на полуслове.

Ихсан-эфенди догадался: произошло самое ужасное. Губы у него дрожали.

Он схватил старуху за руки:

— Она от меня ушла?

Соседка так посмотрела на него, что Ихсан-эфенди все понял.

Значит, бросила дом и ушла… Куда? К кому? Где-то около Адапазары [49] Адапазары — городок недалеко от Стамбула. живут ее очень далекие родственники. Может быть, к ним?

— Ушла, а куда — не знаю! — коротко обронила старуха.

— А вещи? Взяла она с собой вещи?

— Не знаю.

Несчастный, убитый этим известием, Ихсан-эфенди вышел из дому.

А старуха, повязав на шею шарф, побежала в Сиркеджи, к сыну.

Адем изумился. Как это могло случиться? Деньги пропали, а старика освободили? Что-то непонятно. Правда, Шехназ не мог найти не только старик, но даже полиция. Но почему же все-таки освободили Ихсана-эфенди?

Вместе с матерью Адем пришел в свой квартал.

В кофейне ему рассказали, что когда Ихсан-эфенди пришел домой и не нашел жену, с ним стало плохо и он потерял сознание. Об исчезновении Шехназ сообщили в полицейский участок, а старика отвезли в ближайшую больницу.

Адем побежал в участок, чтобы рассеять сомнения. Там он узнал, в какую больницу положили Ихсана-эфенди. Он пошел туда с матерью. Но их не пустили к больному. Ихсан-эфенди перенес очень сильный, опасный приступ, он до сих пор не может прийти в сознание. Даже если он очнется…

Адем и его мать посмотрели друг другу в глаза: «И виноваты в этом мы?»

Они вернулись домой. Сидя в разных углах комнаты, до вечера не проронили ни слова. Но дело было сделано. Назад пути нет. Самое лучшее — притвориться, что ничего не знаешь.

— Бедняга, — пробормотала, наконец, старуха.

Адем словно ждал этих слов.