Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

Тем временем завязалась обычная беседа; столь чуждая жизни сердца, она перескакивала от одной группы к другой, подгоняемая словом, подхваченная шуткой и, готовая уже замереть, вновь подстегиваемая одним из тех праздных вопросов, что незаметно подбрасывают пищу нескончаемому светскому разговору.

В этой будто легкомысленной болтовне было произнесено несколько фраз, какие Морису, казалось, хотелось впитать взглядом, так как он не имел возможности услышать их. То были слова, которыми обменивались две молодые женщины, две соперницы — Фернанда и Клотильда; Клотильда, обязанная быть вежливой и милой, и Фернанда, вынужденная отвечать на предупредительность Клотильды; супруга невольно отмечала все преимущества куртизанки и, убеждаясь в ее превосходстве перед собой, все чаще против собственной воли думала о Фабьене; куртизанка обнаруживала на лице супруги ту простодушную чистоту, секрет которой она сама уже утратила; и обе, стараясь скрыть тягостные чувства, которые это вынужденное соседство будило в их сердцах, и в то же время не смея от него уклониться, не могли не думать о том, что, вопреки отчаянным усилиям каждой из них, с несокрушимой силой возникало вновь и вновь; так что в конце концов обе они почувствовали, что им надо либо замолчать, либо говорить о Морисе.

— Боже мой, сударыня, — сказала Клотильда, первая нарушив молчание, но все-таки достаточно тихо, чтобы никто другой, кроме той, к кому она обращалась, не мог услышать, — не ставьте нам в вину, если мы узнали такое, что вам хотелось скрыть. Чистый случай привел сюда госпожу де Нёйи, и только этому случаю мы обязаны радости узнать, кто вы на самом деле. Поверьте, теперь мы еще больше ценим вашу… доброту… с какой вы согласились выполнить нашу просьбу, и все-таки я хочу попросить у вас прощения за нее…

— Сударыня, — прервала ее Фернанда, — у меня не было никакого права помешать госпоже де Нёйи проявить нескромность. Я уверена, она и не подозревала, что может огорчить меня, открыв имя моего отца. Мне только жаль, что появление бывшей подруги поставило меня в еще более ложное положение.

— Позвольте мне не согласиться с вами, сударыня. Воспитание и происхождение — неоспоримые достоинства, дающие определенные привилегии.

— Я всего лишь госпожа Дюкудре, — с живостью возразила куртизанка, — да и то, поверьте, потому, что не могу быть просто Фернандой. Ничто из того, что случилось или еще случится сегодня, не заставит меня забыть, сударыня, о той роли, что мне предназначили друзья вашего мужа, когда привезли меня к вам, и будьте уверены: задачу, связанную с этой ролью, я всеми силами постараюсь выполнить.

— Я тоже, сударыня, — сказала Клотильда, — я тоже не забуду о том, что вы согласились взять на себя эту роль, и поверьте, что моя признательность за вашу доброту…

— Не делайте меня лучше, чем я есть, сударыня. Если бы я знала, куда меня везут и какого смирения от меня потребуют, поверьте, я не сидела бы здесь рядом с вами. Так что это я должна быть признательна вам за тот прием, на какой не имела права рассчитывать.

— Согласитесь, однако, что вы возвращаете, если не счастье, то, по крайней мере, покой нашей исстрадавшейся семье. Морис, которого ваше отречение от него убило, возвращается к жизни.

— Я не отрекалась от господина де Бартеля, сударыня; я просто узнала, что он женат, вот и все. Я всем сердцем любила господина де Бартеля и готова была отдать за него жизнь, если потребуется; но с той минуты, как я узнала, что у него есть жена, для которой мое счастье обернется отчаянием, господин де Бартель не должен был и не мог быть для меня ничем.

— Как! Вы думали, что он свободен? Вы не знали, что он женат?

— Не знала, клянусь жизнью. И то, что я сделала, не зная вас, сударыня, заранее может служить вам гарантией, что теперь, когда я вас узнала, я сочту это своим долгом.

В невольном порыве Клотильда, не раздумывая, схватила pyку Фернанды и горячо сжала ее.

— В чем дело! — воскликнула г-жа де Нёйи; не имея возможности слышать ни единого слова из их разговора, она, тем не менее, с самого начала ни на минуту не теряла из виду молодых женщин и до сих пор не могла понять причину того, что Фернанда столь сдержанно принимала оказываемые ей знаки внимания. — В чем дело! К чему такое смирение, дорогая Фернанда, никакой Дюкудре на свете, будучи вашим супругом, не может умалить значения того обстоятельства, что вы дочь маркиза де Мормана.

Появление слуг, убиравших кофе и ликеры, помешало окружающим услышать удивленный возглас Мориса, сделавшего это последнее открытие: оно объяснило ему, наконец, секрет дружбы г-жи де Нёйи и Фернанды, учившихся вместе в пансионе. Одна Фернанда услышала и поняла смысл этого тихого восклицания и отвернулась от Мориса, чтобы он не смог прочитать в ее глазах того душевного волнения, с каким до сих пор ей удавалось справиться и какое теперь, как она чувствовала, готово было выплеснуться, переполнив чашу ее терпения.

Одна из самых примечательных черт современного нам общества — это тот внешний лоск, при помощи которого каждый скрывает от другого истинные чувства своего сердца; благодаря невыразительности языка, пронизанного до тончайших интонаций привычной благовоспитанностью, каждый может обмануть окружающих, запрятав поглубже свою мысль; так, в нашей социальной среде драма существует лишь в сокровенных тайниках души или перед лицом суда присяжных.

В самом деле, при виде живописной группы, собравшейся под сенью благоухающих ветвей сирени, кленов и акаций, даже самый проницательный наблюдатель не углядел бы ничего другого, кроме внутренней повседневной жизни этого семейства. Лица у всех спокойные, улыбки на устах радостные. Но если вы заглянете в глубь сердец, то найдете там бушующие страсти, которые современные сочинители положили в основу своих самых нашумевших пьес, — любовь, ревность, измену. Но если придет еще один визитер, если слуги будут сновать взад-вперед, все равно ничто не выдаст личной озабоченности каждого, скрывающейся под маской общепринятых внешних приличий, и визитер решит, что побывал на самом обычном, невиннейшем собрании друзей, а слуги скажут, что их хозяева — счастливейшие люди на земле.

Как символ запутанных тайн человеческого сердца греки придумали легенду о лабиринте. Тот, у кого не будет нити Ариадны, неизбежно заблудится там.

Между тем тьма постепенно окутала горизонт, и посвежевший ветерок шелестел листвой. Доктор счел более разумным отправить Мориса в дом; он высказал свое пожелание, и каждый с облегчением воспринял начавшееся передвижение. После возвращения в замок было решено, что все снова соберутся в комнате больного после того, как он ляжет в постель, ибо такая рискованная прогулка имела смысл лишь при ее благополучном исходе. Наступило одно из тех мгновений всеобщей передышки, когда каждый чувствует необходимость хоть ненадолго освободиться от бремени приличий. Госпожа де Бартель и Клотильда проводили Мориса до дверей его комнаты. Фабьен с Леоном, достав из кармана сигары, углубились в сад. И наконец в тот миг, когда г-жа де Нёйи повела Фернанду в будуар, г-н де Монжиру, улучив долгожданную минуту, прошептал ей на ухо: