Александр Дюма - Дюма. Том 45. Жорж. Корсиканские братья. Габриел Ламбер. Метр Адам из Калабрии

То действительно был Жак; отец не видел его четырнадцать лет, а брат — двенадцать.

Жак, как мы уже говорили, отплыл на борту одного из тех корсарских кораблей, которые, снабженные каперскими свидетельствами Франции, неожиданно вылетали из наших портов, как орлы из своих гнезд, и набрасывались на англичан.

Он прошел суровую школу на этих кораблях: их нельзя было сравнить с судами императорского флота, запертыми в портах и большей частью стоящими на якоре, в то время как корсарский флот, подвижный, легкий и самостоятельный, беспрерывно находился в плавании. В самом деле, каждый день происходила новая битва, но не потому, что наши отважные корсары нападали на военные корабли; нет, падкие на индийские и китайские товары, они набрасывались на большие суда с набитым трюмом, возвращающиеся из Калькутты, или Буэнос-Айреса, или Веракруса. Эти корабли степенно двигались в сопровождении английских фрегатов, которые могли дать отпор, или были вооружены и защищались самостоятельно. Если конвоя не было, это оказывалась просто игра, двухчасовая перестрелка, после которой все было кончено, но в первом случае все обстояло иначе: обменивались большим числом ядер, убивали с обеих сторон много людей, уничтожали немало оснастки, потом шли на абордаж — нанеся друг другу удары издали, начинали бой врукопашную.

В это время торговый корабль ускользал, и, если он не встречал, словно осел из басни, другого корсара, который напал бы на него, он заходил в любой английский порт, к большому удовлетворению Индийской компании, которая добивалась вознаграждения своим защитникам. Вот как обстояли дела в ту эпоху. Из тех тридцати или тридцати одного дня, что составляют месяц, корсары сражались в течение двадцати или двадцати пяти дней; отдыхали они в те дни, когда на смену сражениям приходили бури.

В подобной школе обучение занимало короткий срок. Здесь экипажи пополнялись не из рекрутов, как на военных судах. В этой малой войне, которая велась на свой страх и риск, не удавалось подолгу сохранять достаточно большое количество людей и экипажи на кораблях редко бывали полностью укомплектованы. Поскольку все матросы были добровольцами, количество их успешно заменялось качеством и в дни сражений или во время бури каждый должен был исполнять любые обязанности при строгом повиновении капитану или, в отсутствие капитана, его помощнику. Правда, на борту «Калипсо» (так называлось судно, которое Жак выбрал, чтобы пройти обучение морскому делу) шесть лет тому назад два матроса, нормандец и гасконец, нарушили дисциплину: один возразил капитану, другой — его помощнику. И капитан раскроил одному череп топором, а его помощник продырявил другому грудь выстрелом из пистолета; оба умерли на месте. Трупы их выбросили за борт, ибо ничто так не мешает работе, как трупы, и больше никто ими не интересовался. Эти два происшествия, оставшиеся лишь в памяти экипажа, оказали, тем не менее, свое благотворное действие. С тех пор никто и не помышлял спорить ни с капитаном Бертраном, ни с лейтенантом Ребаром (так звали этих двух суровых моряков, обладавших неограниченной властью на борту «Калипсо»).

Жак всегда хотел стать матросом; мальчишкой он вечно пропадал на борту судов, стоявших на рейде Порт-Луи, поднимался на ванты, влезал на стеньги, качался на снастях, скользил вниз по канатам; так как он занимался этим главным образом на борту кораблей, поддерживавших коммерцию с его отцом, капитаны были с ним очень ласковы, поощряли его увлечение, объясняли ему все, позволяли подниматься от трюма до брам-стеньги и спускаться с брам-стеньги в трюм. В результате в десять лет Жак стал отличным юнгой; не имея судна, он жил так, словно находился на корабле: влезал на деревья, игравшие роль мачт, и поднимался по лианам, воображая, что это снасти; в двенадцать лет он знал названия всех частей корабля, знал, как должно маневрировать судно, и мог бы исполнять обязанности гардемарина на любом корабле.

Но, как нам известно, отец принял другое решение: вместо того чтобы отправить его в училище в Ангулем, куда Жака влекло его призвание, он определил его в коллеж Наполеона. Вновь подтвердилась пословица «Человек предполагает, а Бог располагает». Жак провел два года, то рисуя бриги в своих тетрадях для сочинений, то пуская фрегаты в большом бассейне Люксембургского сада, и воспользовался первым же представившимся случаем, чтобы перейти от теории к практике и оставить занятия в коллеже. Во время путешествия в Бресте он посетил бриг «Калипсо» и объявил сопровождавшему его брату, чтобы тот один возвращался на берег, а он поступает на морскую службу.

Все сложилось так, как решил Жак, и Жорж вернулся в коллеж Наполеона один.

Что касается Жака, чье открытое лицо и смелая осанка сразу же понравились капитану Бертрану, то он тут же был удостоен звания матроса, хотя это и вызвало сильное возмущение его товарищей.

Жак не обращал внимания на их протесты, поскольку у него были вполне определенные понятия о том, что справедливо и что несправедливо: те, с кем его только что уравняли, не знали его способностей и считали несправедливым возводить новичка в ранг матроса. И вот при первой же буре Жак полез на брам-стеньгу и срезал парус, который из-за неправильно завязанного узла не удавалось спустить с мачты, так что этот парус мог сломать мачту; при первом же абордаже он вскочил на вражеское судно прежде капитана, за что тот так сильно ударил Жака кулаком, что оглушил его на целых три дня. Дело в том, что на «Калипсо» существовало правило: капитан первым ступает на палубу вражеского судна. Однако, поскольку такого рода нарушения дисциплины храбрец легко прощает храбрецу, капитан, приняв извинения Жака, позволил ему в будущих сражениях занимать любое место в рядах нападающих, но только после него и его помощника. И при следующем абордаже Жак взошел на корабль третьим.

С этого времени экипаж уже не косился на Жака, а старые матросы первыми протягивали ему руку.

Так шло до 1815 года; мы говорим до 1815-го, потому что капитан Бертран, человек весьма недоверчивый, никогда не принимал всерьез падение Наполеона; может быть, это было связано с тем, что ничем в то время не занятый, он совершил два плавания на остров Эльба и во время одного из этих плаваний имел честь быть принятым бывшим властелином мира. Что сказали друг другу император и пират во время этого свидания, никто никогда не узнал; заметили только, что капитан Бертран, возвращаясь на борт, насвистывал:

Тирлир-лир, трам-пам-пам,

И смешно же будет нам… —

что для капитана Бертрана было знаком самого полного удовлетворения; потом капитан вернулся в Брест и, не говоря никому ни слова, начал приводить «Калипсо» в порядок, запасся порохом и ядрами и нанял несколько человек, недостававших до полного состава экипажа.