Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 41. Полина. Паскуале Бруно. Капитан Поль. Приключения Джона Дэвиса

К пяти часам вечера мы подъехали к горной цепи, пересекающей Аттику с севера на юг. Она начинается у Марафона и, постепенно понижаясь, спускается к оконечности мыса Суний. У горловины распахнувшегося перед нами ущелья мои люди остановились, о чем-то посовещались и заявили, что небо предвещает страшную грозовую бурю, поэтому опасно углубляться в горы. Они предложили остановиться в расположенной поодаль деревушке и там переждать непогоду. Естественно, подобное предложение меня никак не устраивало. Я просил, умолял, но они были непреклонны; тогда я вынул золото и, уплатив оговоренную сумму, тотчас предложил им вдвое больше, если они согласятся продолжать путь. Я имел дело не с гордыми албанцами: проводники приняли предложение, и мы вошли в мрачное узкое ущелье, еще более потемневшее от сгустившихся над ним туч. Но сейчас меня не остановила бы даже стена огня: я знал, что на другом конце ущелья меня ждет море, а там всего в пяти льё остров Кеос, откуда я столь часто созерцал эти же берега Аттики в пурпурных лучах заходящего солнца.

Увы, предсказания наших проводников сбылись: едва мы углубились в ущелье, как плывший над нами океан облаков избороздили молнии, сопровождавшиеся глухими ударами грома, и те, казалось, катились от скалы к скале. При каждом новом предвестнике грозы мои люди обменивались тревожными взглядами, словно спрашивая друг друга, не следует ли возвратиться назад, но, видя мое неколебимое решение, они, без сомнения, посчитали низостью бросить меня одного и продолжали идти вперед. Вскоре белые клочья словно отделились от туч и, опускаясь вниз, гигантскими хлопьями стали оседать на вершинах скал; затем они соединились в сплошную массу и грозным валом двинулись навстречу, окутав нас сплошною пеленой, так что мы уже не видели, бьют ли стрелы молний под ноги или пролетают над головами; вспышки и раскаты сверкали и грохотали со всех сторон. Лошади ржали, пар вырывался у них из ноздрей, и мне стала понятна нерешительность моих спутников. Я впервые в жизни очутился в горах во время грозы: казалось, природа, возжелав явить мне все тайны своей мощи и величия, спустила с цепи одного из самых страшных демонов разрушения.

К сожалению, на пролегавшей по крутым горным склонам дороге не представлялось возможности отыскать хоть какое-нибудь убежище от начинающегося дождя и от молний, готовых вот-вот разразиться над нашими головами. Тут мои проводники вспомнили о пещере, расположенной приблизительно в одном льё впереди, и пустили лошадей галопом, чтобы успеть добраться туда до того, как ураган достигнет наивысшей силы. Лошади напугались сильнее всадников и понеслись, будто хотели обогнать ветер. Мой конь был самый резвый и породистый изо всех, и я, как мог, старался придерживать его, но вдруг молния вспыхнула прямо у нас перед глазами, ее свет ослепил и людей и животных. Моя лошадь поднялась на дыбы; почувствовав, что при малейшей попытке управлять ею мы оба опрокинемся в пропасть, я отпустил поводья и, сжав стременами ее бока, позволил ей свободно нести меня по лежавшей перед нами дороге. Она помчалась вперед с ужасающей энергией и быстротой. Какое-то время я еще слышал крики моих спутников, звавших меня, и хотел приостановить этот неистовый бег, но тут страшный удар грома вконец испугал ее, и, словно унесенный вихрем, я исчез из глаз нашего маленького отряда. Мы неслись с такой скоростью, что у меня перехватило дыхание. Казалось, сам дух бури подарил мне одного из своих скакунов.

Эта безумная скачка длилась с полчаса. Раз за разом сверкали молнии, и при голубоватом их свете, точно в сновидении, видны были бездонные, причудливо освещенные пропасти; у меня были ощущения, что мой конь не мчится по дороге, а перелетает со скалы на скалу. Я освободил ноги от стремян, чтобы в случае необходимости успеть броситься на землю. Едва я успел принять эту предосторожность, как почувствовал, что лошадь, нырнув головой вниз, повисла вертикально, как будто почва исчезла у нее из-под копыт. Какая-то ветка хлестнула меня по лицу. Машинально протянув руки и вцепившись в эту ниспосланную Богом опору, я увидел, как мой конь куда-то проваливается, а через секунду раздался звук — удар упавшего о скалы тела. Сам же я завис над пустотой.

Дерево, за которое я, к счастью, уцепился, было смоковницей, растущей в расселине скалы; ни одна тропинка не вела к нему, но благодаря неровностям камня мне удалось, рискуя двадцать раз низвергнуться в пропасть, выбраться на маленькую площадку, где я почувствовал себя почти в безопасности. Когда избежишь большой беды, мелким опасностям не придаешь особого значения. Я понял, что спасен, ибо мне оставалось бояться только бури.

Каждый всплеск молний озарял обступившую меня со всех сторон бездну и, не осмеливаясь сделать ни шагу во тьме, я оставался на уступе скалы. Дождь лил потоками, непрестанно гремел гром, и горное эхо не успевало повторять его удары, раздававшиеся над моей головою с грохотом, достойным самого Юпитера. О сне нечего было и думать, мне оставалось только крепко держаться на этой узкой площадке, изо всех сил стараясь справиться с головокружением. Я прислонился к скале и ждал. Ночь тянулась со страшной медлительностью. Среди громовых раскатов мне послышалось несколько выстрелов, но я мог ответить только криками, так как мои пистолеты остались в седельной кобуре, а крики терялись в жутком грохоте урагана.

К утру гроза утихла. Усталость изнурила меня; я проделал сто тридцать льё за неделю без отдыха и почти без сна. В поисках места, где бы примоститься, я обнаружил камень, на который можно было присесть, и, хотя вода с меня текла ручьями, едва я опустился на него и прислонился к скале, как тотчас же погрузился в глубокий сон.

Открыв глаза, я подумал, что все еще сплю: над головой сияло чистое небо, предо мною простиралось лазурное море, а в четырех-пяти льё виднелся столь хорошо знакомый мне остров Кеос, куда я стремился из такого далека и где меня ждали Фатиница и счастье.

Обрадованный и вновь полный сил, я поднялся и принялся искать тропу, что могла бы вывести меня к берегу. Подойдя к краю площадки, в двухстах футах подо мною я увидел мою разбившуюся лошадь; ее труп поток постепенно увлекал в сторону моря. Невольно вздрогнув, я отвернулся и обнаружил, что дорога, с которой сбился конь, проходит в тридцати — сорока футах у меня над головой. К ней можно было взобраться по плющу и кустам, покрывавшим поверхность скалы; не теряя ни минуты, не раз рискуя сорваться в пропасть, через четверть часа я сумел вскарабкаться туда и с облегчением вздохнул — тропа вела к морю.

Я бегом спустился к стоявшим на берегу рыбацким хижинам и нашел там моих людей; они думали, что я погиб, но, зная цель моего путешествия, на всякий случай пришли сюда. Их осталось только четверо: переводчик затерялся в горах, и о нем никто ничего не знал, а другой человек, переходя вброд поток, упал в воду и, по всей вероятности, утонул.