Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 38. Красный сфинкс. Голубка

— Возможно; но теперь они наверняка рассеялись.

— Граф здесь?

— В гостиной за дверью спальни.

— Зажгите свечу и дайте мне ручное зеркало.

Изабелла послушно подала ей зеркало, направив на нее огонь свечи.

Анна Австрийская была скорее хорошенькой, чем красивой. У нее были мелкие черты лица, невыразительный нос, однако прозрачная и бархатистая кожа той белокурой фламандской династии, что дала таких государей, как Карл V и Филипп. Кокетливая со всеми мужчинами без различия, она не хотела упустить случай произвести впечатление даже на своего деверя, поэтому взбила несколько прядей волос, примятых подушкой, расправила складки длинного шелкового пеньюара, приподнялась на локте, проверяя, насколько удачна ее поза, отдала зеркало фрейлине и с благодарной улыбкой сделала знак, что та может удалиться.

Изабелла поместила зеркало и подсвечник на туалетный столик, почтительно поклонилась и исчезла за дверью, на которую указывала королева своему супругу, говоря, что там спит на канапе ее дежурная фрейлина.

Горевшие в спальне лампа и свеча были размещены так, чтобы свет их падал на то место, где Анна Австрийская принимала короля и сейчас собиралась принять графа де Море.

Однако, оставшись одна, королева не позвала его: казалось, она ждет кого-то или чего-то, то и дело оглядываясь в глубь комнаты, делая нетерпеливые жесты и что-то тихо шепча.

Наконец, с небольшим промежутком во времени, две двери, будто она обращалась к ним с вопросом, отворились. В одну вошел молодой человек двадцати лет, худой, темноволосый, с грубыми чертами лица, выражение которого, смягчаясь, становилось неискренним. Он был в роскошном костюме голубого атласа и вишневом, шитом золотом плаще. На шее у него (как было принято носить его в ту эпоху) был орден Святого Духа, в руке — белая фетровая шляпа, украшенная двумя перьями под цвет плаща.

Это был Гастон Орлеанский, обычно именуемый Месье; как уверяла скандальная хроника Лувра, исключительная любовь матери к нему объяснялась тем, что он был сын красавца-фаворита Кончино Кончини. Надо сказать, что любой, кому доведется (как довелось нам недавно в музее Блуа) увидеть рядом портреты маршала д’Анкра и второго сына Марии Медичи, поймет, что необычайное сходство между ними могло внушить веру в справедливость этого тяжкого обвинения.

Мы уже говорили, что со времени заговора Шале король презирал своего брата. В самом деле, Людовик XIII обладал своего рода совестью. Ему не было безразлично то, что называлось тогда честью короны, а теперь называется честью Франции. Его эгоизм и тщеславие, обработанные Ришелье, почти полностью преобразились, и из этих двух пороков удалось сделать чуть ли не добродетель; а между тем Гастон, коварная и одновременно трусливая душа, был основательно запачкан в нантском деле. Он хотел стать членом Совета. Ришелье ради поддержания мира согласился бы на это, но принц хотел, чтобы вместе с ним членом Совета стал его воспитатель Орнано. Ришелье отказал. Гастон кричал, бранился, бушевал и заявил, что Орнано, будь то добром или силой, но станет членом Совета. Не имея возможности арестовать Гастона, Ришелье приказал арестовать Орнано. Гастон врывается в Совет и высокомерным тоном спрашивает, кто осмелился арестовать его воспитателя.

— Я, — отвечает с величайшим спокойствием Ришелье.

Все тем бы кончилось и Гастон молча проглотил бы свое унижение, если бы г-жа де Шеврез, подстрекаемая Испанией, не подтолкнула Шале к действию. Тот предложил Месье свои услуги, чтобы избавить его от кардинала. И вот что Гастон придумал (вернее, ему подсказали): он отправится со всей свитой на обед к Ришелье в его замок Флёри и там, за столом, предавая законы гостеприимства, вооруженные люди преспокойно убьют безоружного человека — священника. Впрочем, вот уже шестьдесят лет Испания, мерзкая высохшая рука которой видна за всем этим, именно так поступает со значительными личностями, мешающими ей. Она их упраздняет, а в политике упразднить означает убить. Так она упразднила Колиньи, Вильгельма Нассауского, Генриха III, Генриха IV; так же рассчитывала она поступить и с Ришелье. Способ однообразный, но какое это имеет значение? Раз он действует, значит, он хорош.

Однако на сей раз ничего не получилось.

По этому случаю Ришелье, как Геркулес у Авгия, начал чистку двора с выметания принцев. Два бастарда Генриха IV — Вандомы — были арестованы. Граф де Суасон обратился в бегство, г-жа де Шеврез отправилась в изгнание, герцог де Лонгвиль оказался в опале. Что касается Месье, то он подписал признание, разоблачив и предав в нем своих друзей. Его женили, сделали богатым и лишили чести.

Шале был единственным, кто вышел из этого заговора неопозоренным, ибо он вышел из него без головы.

И подумать только, что Месье, столь преуспевшему в гнусности, было всего двадцать лет.

В другую дверь спальни почти одновременно с Месье вошла женщина лет пятидесяти — пятидесяти шести, одетая по-королевски: на голове у нее была маленькая золотая корона, а длинная пурпурная мантия с горностаевой оторочкой спускалась с плеч на платье из белого, затканного золотом атласа. Когда-то она, возможно, и выглядела свежей, но никогда не была ни красивой, ни утонченной. Чрезмерная полнота придала ей вульгарный вид, из-за чего Генрих IV прозвал ее толстой банкиршей. У нее вздорный характер, находящий удовольствие только в интригах. Уступая в одаренности Екатерине Медичи, она превзошла ее в распутстве. Если верить слухам, то из всех детей Генриха IV от него родилась только мадам Генриетта. К тому же из всех детей Мария, как мы сказали, любит только Гастона. Она заранее смирилась со смертью старшего сына, считая ее неизбежной, и уже утешилась в этом горе. Ее навязчивая идея — увидеть Гастона на троне, как навязчивой идеей Екатерины Медичи было увидеть на нем Генриха III. Но над ней тяготеет куда более страшное обвинение, из-за которого Людовик XIII ненавидит ее с той же силой, что и она его. Говорят, что она если не вложила в руки Равальяка нож, то, по крайней мере, оставила его там, имея возможность выбить. В протоколе было засвидетельствовано, что Равальяк под пыткой назвал ее и д’Эпернона. Был подожжен Дворец правосудия, чтобы исчез даже след этих двух имен.

Накануне мать и сын были приглашены Анной Австрийской, извещенной о том, что у графа де Море, прибывшего неделю назад в Париж, есть для них письма от герцога Савойского. И вот, как мы видели, приглашенные вошли к королеве через различные двери. Каждый шел из своих апартаментов; если бы их здесь застали, они сослались бы на нездоровье ее величества: узнав о ее недомогании во время балета, они так обеспокоились, что даже не стали тратить время на переодевание. Что касается графа де Море, то его в случае опасности где-нибудь спрячут. Молодого человека двадцати двух лет спрятать всегда нетрудно. К тому же Анна Австрийская не только знакома с традициями подобных действий, но и сама имеет в этом деле опыт.