Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 36. Исаак Лакедем. Актея

— Идем, — сказал Исаак.

Они удалились в том направлении, которое указал Аполлоний, а сфинкс снова впал в молчаливую неподвижность, к которой он привык за два десятка веков.

Оказавшись на левом берегу Пенея, путники окунулись в таинственное магическое действо, где каждое из существ занималось своим делом, не обращая внимания на других.

Все происходило как в сумасшедшем доме, где всякий безумец одержим собственной навязчивой идеей, не заботясь о том, что волнует его соседа, и трудно найти связь или какую бы то ни было близость между любыми двумя действующими лицами или их поступками в этой бессмысленной драме. И здесь сатиры гонялись за нимфами по высокотравью равнины или между росшими вдоль реки олеандрами; аримаспы рылись в земле, разыскивая сокровища; азиатские сфинксы расчесывали свои роскошные женские волосы и, подобно греческим куртизанкам, зазывали всех, кто проходил мимо; египетские сфинксы предлагали загадки, которые никто не собирался разгадывать; птицы со Стимфалийского озера сражались с гарпиями; индийские грифоны защищали золото, которое им доверили охранять; сирены под звуки лиры распевали песни Орфея; эмпузы пытались выдать себя за нимф и обольстить под покровом ночи какого-нибудь любвеобильного сатира; лернейская гидра с ужасным свистом и шипением разыскивала две свои оброненные головы и, наконец, пес Цербер яростно облаивал горгон, которые безуспешно пытались его обездвижить головой Медузы, хотя она после подмены глаза перестала сеять смерть, и угрожали трехглавому зверю своим единственным рогом и единственным зубом.

Можно представить, какой шум, гомон, какая сутолока царила там среди бессмысленного кишения столь несхожих существ, занимавшихся такими разными делами.

Однако благодаря кадуцею Аполлония каждое из чудищ отступало перед путниками, но за их спинами проход смыкался, как вода за кормой корабля.

Аполлоний и Исаак прошли мимо двух волшебниц, товарок Канидии, занятых своим таинственным ремеслом. Одна из них с палочкой в руке быстро кружилась вокруг жаровни с раскаленными углями, и каждый раз, сделав оборот, бросала на нее какой-нибудь из предметов, который она держала в руках.

Сначала она бросила на угли соль, потом веточку лавра, за ней — фигурку из воска, пластинки из полированной меди с таинственными знаками, начертанными на них, затем клочки шерсти козленка, окрашенные в пурпурный цвет, следом за ними — волосы убитого человека, вырванные из черепа, полуобглоданного хищными зверями, и, наконец, пузырек с кровью младенца, убитого матерью через час после родов…

Кружась, она пела на странный мотив:

Сыплю соль в огонь со словами: "Так просыплются дни Поликлета!" Бросаю ветвь лавра в огонь со словами: "Пусть Поликлетово сердце снедает пламя, столь же неугасимое, как то, что, пожирает лавр!" А вот статуэтка из воска. Пусть здоровье Поликлета сгорит на угольях лихорадки, как в жаровне воск!.. Пусть его кости покраснеют и раскалятся, как эти медные пластины, где начертано проклятие, перед которым не устоит никто и ничто!.. Пусть изо лба его хлынет кровь и окрасит волосы в цвет этой пурпурной шерсти!.. Пусть череп его иссохнет, как тот, что я вырвала на свалке трупов из зубов собаки и волка, подравшихся из-за него!.. Пусть его кровь свернется от моего проклятия, как кровь младенца, умерщвленного через час после рождения, убитого матерью сразу, как он появился на свет!.. И пусть он кружит, и кружит, и кружит — без отдыха и срока кружит вокруг дома той, кого он бросил, как я кружу вокруг этих углей!..

Наши странники прошли и не стали слушать дальше, а через два десятка шагов натолкнулись на вторую колдунью. Эта украла с места казни крест с осужденным и пронеслась с ним в руках из Эпира в Фессалию, из Буфротона в Ларису, двигаясь с такой быстротой, что распятый пролетел четыреста стадиев между предпоследним и последним вздохом. Прибыв сюда, она воткнула крест в землю; пока осужденный еще не успел остыть, вцепившись в его ноги, она обрезала волосы левой рукой, зубами вырвала гвозди, которыми он был прибит, и собрала в маленький флакончик с расширявшимся горлышком несколько капель полузастывшей крови, что сочилась из ран.

Но путники прошли мимо и не стали смотреть, что будет дальше.

Еще шагов через двадцать посреди магического круга, с распущенными волосами, обнаженными ногами, облаченная в хитон пепельного цвета, с тростью в руке, их поджидала Канидия, сидя на могильном камне.

Завидев путников, она встала.

— Ну что, — обратилась она к Аполлонию, — ты доволен, повелитель? Все ли я сделала, чего ты желал?

— Да, — ответил тот. — Теперь перейдем к важным вещам. Вот чужестранец, которого послали ко мне мои друзья, индийские мудрецы. У него три вопроса к тебе, на которые еще никто не ответил. Ответишь ли ты?

— Всякая наука имеет пределы, и есть такие вопросы, на которые простым смертным запрещено получать ответы.

— И все же ему нужен ответ. Вот почему я велел тебе не только прийти сюда самой, но и созвать самых сведущих твоих товарок.

— Что же это за три вопроса? Пусть твой друг приблизится и задаст их.

Исаак сделал несколько шагов вперед и, не бледнея, устремил взгляд на отвратительную колдунью.

— Прежде всего, — начал он, — мне надобно знать, в каком месте неба, земли или ада находятся парки; затем — куда нужно подняться или спуститься, чтобы добраться до них; и наконец, с помощью какого заклинания у них можно вырвать из рук нить человека, который уже отжил и которого хотят оживить…

— Несчастный! — завопила Канидия в ужасе. — Так вот, значит, каковы твои намерения?

— Как мне кажется, я здесь не для того, чтобы давать тебе отчет в моих намерениях. Если не ошибаюсь, мне достаточно лишь объявить, что я хочу от тебя, — холодно промолвил Исаак.

— А знаешь ли ты, что никто не имеет власти над этими предвечными божествами? Что сам великий Юпитер признает их верховенство?

— Я сказал тебе, что мне надобно… Ты можешь ответить или нет?

Канидия покачала головой.

— Нам, конечно, дано на мгновение оживить мертвеца, — объяснила она, — но тех, кому мы возвращаем жизнь, смерть сама к нам приводит и сразу же уводит назад.

— И однако трое смертных переплыли назад Ахеронт: Эвридика, Алкестида и Тесей.

— Но Эвридика так и не увидела света!

— Лишь потому, что Орфей нарушил условия, которые поставили перед ним. Но двое других вернулись на землю и прожили долгие годы.

— Пусть будет так! Мы попробуем!

И приложив ладони ко рту, она трижды прокричала по-совиному.

При первом крике обе колдуньи, мимо которых проходили наши странники, подняли головы.

При втором — та, что кружилась вокруг огня, бросила это занятие и прибежала.