Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

— Я прилежно трудился, чтобы найти себе замену, и остановил свой выбор на человеке, которого вы знаете довольно хорошо. Если мой выбор вам не по душе, вы только скажите, маркиза. Я хочу рекомендовать вам человека благочестивого и весьма почтенного: аббата Букмона!

— Вы не могли бы сделать лучшего выбора, монсеньер. Аббат Букмон — один из добродетельнейших, не считая вас, людей, каких я только знаю.

Ее комплимент, казалось, не очень порадовал монсеньера Колетти: сам он не знал себе равных в добродетели.

Он продолжал:

— Итак, маркиза, вы согласны, чтобы вашим духовником стал господин аббат Букмон?

— От всей души, ваше преосвященство; я горячо вас благодарю за то, что вы так мудро решили судьбу вашей покорной слуги.

— Есть одно лицо, маркиза, которому мой выбор может понравиться меньше, чем вам.

— О ком вы говорите?

— О графине Рапт. Мне показалось, что вот уже несколько недель как ее вера слабеет, становится бездеятельной. Эта женщина с улыбкой ходит по краю глубокой пропасти. Бог знает, кто сможет ее спасти!

— Я попытаюсь это сделать, ваше преосвященство, хотя, скажу вам правду, не очень верю в успех. Она упряма, и только чудо могло бы ее спасти. Но я готова употребить все свое влияние, и, если потерплю неудачу, поверьте, монсеньер, это произойдет не от недостатка преданности нашей святой вере.

— Я знаю, как вы благочестивы и усердны, маркиза, и если обращаю ваше внимание на то, что эта душа находится в прискорбном состоянии, то потому что знаю, как вы преданы нашей святой матери Церкви. И я дам вам возможность еще раз доказать мне это, поручив вам одно весьма деликатное дело чрезвычайной важности. Что до графини Рапт, действуйте и говорите, как вам подскажет сердце, а если потерпите неудачу, да простит Господь эту грешницу! Но есть еще одно лицо, чьим большим доверием вы пользуетесь. Именно на это лицо я и призываю вас обратить свое заботливое участие.

— Вы говорите о княгине Рине, монсеньер?

— Да, я действительно хотел побеседовать о супруге маршала де Ламот-Удана. Я уже два дня с ней не виделся, но в последнюю нашу встречу она была так бледна, немощна, слаба, что либо я сильно заблуждаюсь, либо она смертельно больна и через несколько дней ее душа вознесется к Богу.

— Княгиня очень тяжело больна, вы правы, ваше преосвященство. Она отказывается от докторов.

— Знаю. Могу сказать, не боясь ошибиться, что очень скоро душа княгини оставит свою земную оболочку. Но состояние ее души ужасно меня беспокоит! Кому доверить ее в эту ответственную минуту? Кроме вас, маркиза, все окружающие ее люди лишь разрушают то, что мы сделали ради ее спасения. Так как она не может оказать сопротивления, у нее нет воли, нет сил, на нее любой может оказать давление, и как знать, что злые люди способны сделать с несчастным созданием?

— Никто не имеет над княгиней власти, — возразила маркиза де Латурнель. — Ее безразличие и слабость являются гарантией ее спасения; она повторит и исполнит все, что от нее потребуют.

— Да, маркиза, возможно, вы могли бы на нее повлиять. Пожалуй, я бы тоже мог. Но раз она, как вы говорите, повторит и исполнит все, что от нее потребуют, значит она способна и на зло, если подвернется дурной советчик.

— Кто осмелится на такую наглость, вернее, на такую низость? — удивилась маркиза.

— Тот, кто имеет большее влияние на ее разум, тот, в чьем присутствии ее совесть приходит в сильнейшее смущение, — словом, ее муж, маршал де Ламот-Удан.

— Но мой брат никогда и не думал оказывать влияние на настроения жены!

— Перестаньте заблуждаться, маркиза, ведь он ее мучает, оказывает на нее давление, бросает в ее душу семена своего безбожия. Бедняжка получила тысячи ран. Поверьте: если мы не примем меры, он покончит с ее благочестием.

— Если бы мне об этом сказал кто-нибудь другой, ваше преосвященство, я бы ему не поверила.

— Если бы об этом не сказал сам маршал, я тоже этому не поверил бы… Я только что был у него, и в пылу разговора, когда он излагал мне свои убеждения, я поймал его на несправедливости; но это было только начало спора. А знаете, чем он закончился? После нескольких неслыханных выражений, которые и представить-то невозможно в устах приличного человека, он мне категорически запретил — этому трудно поверить! — быть впредь духовником княгини.

— Боже правый! — ужаснулась маркиза.

— Вы дрожите, маркиза?

— Эта новость наполняет мое сердце страданием, — отвечала святоша.

— Вам предстоит прекрасная миссия, дорогая маркиза: речь идет о том, чтобы вырвать эту душу из-под его ярма! Вы должны спасти, чего бы это ни стоило, даже ценой собственной жизни, гибнущее существо. Я рассчитывал на вас, дорогая моя кающаяся грешница, и смею надеяться, что не ошибся?

— Ваше преосвященство! — в неистовом возбуждении воскликнула маркиза. — Через четверть часа я увижусь с маршалом, а через час уже приведу его к согласию; он будет раскаиваться и попросит прощения. Это так же верно, как то, что я верю в Бога!

— Вы не понимаете меня, маркиза, — начиная терять терпение, продолжал епископ. — Речь идет не о маршале, и, между нами говоря, умоляю вас не только не сообщать ему о том, что здесь произошло, но даже ни словом не намекать на это. Мне не нужны извинения маршала. Я давно знаю, как относиться к тщете человеческих страстей. Я уезжаю, а перед отъездом прощаю его!

— Святой человек! — взволнованно прошептала маркиза, и ее глаза подернулись слезой.

— Все, чего я от вас прошу, — продолжал монсеньер Колетта, — это иметь перед моим отъездом уверенность в том, что несчастное создание остается в хороших руках. Иными словами, я вас умоляю, дорогая маркиза, отправиться, не теряя ни минуты, к супруге маршала де Ламот-Удана и уговорить ее, чтобы вместо меня ее исповедником стал достойный аббат Букмон. Я буду иметь удовольствие увидеться с ним сегодня вечером и передать свои секретные указания по этому поводу.

— Не пройдет и часа, ваше преосвященство, как аббат Букмон будет принят княгиней Риной в качестве духовника, — пообещала маркиза. — Это было бы сделано и через четверть часа, если бы я сейчас не ждала достойного аббата с визитом.

Не успела она договорить, как в будуар вошла камеристка и доложила о приходе аббата Букмона.

— Пригласите господина аббата, — торжествующе произнесла маркиза.

Камеристка вошла и сейчас же вернулась в сопровождении аббата Букмона.

Его немедленно ввели в курс дела, сообщив, что монсеньер уезжает и супруга маршала де Ламот-Удана остается без исповедника.

Аббат Букмон, не смевший и надеяться, что его изберут для такой высокой цели, не сдержал радости при этом известии. Стать своим человеком в знатном семействе, в роскошном особняке Ламот-Уданов! Быть домашним священником в этой известной семье — да об этом можно было только мечтать! Достойный аббат и помыслить о таком не смел, он был потрясен, узнав, какое счастье свалилось ему на голову.