Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

— Верно, вы правы, простите меня. Вот что я хотел сказать.

Молчание монаха свидетельствовало о том, что он внимательно слушает.

— Я лично знаком с Карлом Десятым. Сердцу его присущи доброта и благородство. Я чуть было не сказал «великодушие», но тоже не хочу лгать. Впрочем, перед Богом, возможно, доброта выше великодушия.

— Вы намерены предложить мне обратиться к королю с просьбой о помиловании моего отца? — перебил его брат Доминик.

— Да.

— Благодарю вас. То же мне предлагал его святейшество папа, но я отказался.

— Чем же вы объяснили свой отказ?

— Мой отец приговорен к смерти. Король может помиловать только преступника. Я знаю своего отца. Если он окажется помилован, он при первой же возможности пустит себе пулю в лоб.

— Что же будет? — спросил виконт.

— Это знает лишь Господь, которому открыты будущее и мое сердце. Если мой план не понравится Богу, Всевышний, способный уничтожить меня одним мановением, так и сделает, и я обращусь в прах. Если, напротив, Бог одобрит мой замысел, он облегчит мой путь.

— Позвольте мне, отец мой, также сделать все возможное, чтобы ваш путь был менее суров и утомителен, — предложил посол.

— Оплатив мой проезд на каком-нибудь судне или в наемной карете?

— Вы принадлежите к нищенствующему ордену, отец мой, и вас не должна оскорблять милостыня соотечественника.

— При других обстоятельствах, — отвечал монах, — я принял бы милостыню от имени Франции или от вашего имени и облобызал бы руку дающего. Однако я привык к усталости, и в том состоянии духа, в каком я оказался, усталость — спасение для меня.

— Несомненно. Но на корабле или в дилижансе вы доедете скорее.

— А куда мне торопиться? И зачем мне возвращаться раньше? Будет вполне довольно, если я прибуду накануне казни моего отца. Король Карл Десятый дал слово, что казнь будет отложена на три месяца, я доверяю его слову. Даже если я вернусь на восемьдесят девятый день, я не опоздаю.

— Раз вы не торопитесь, позвольте предложить вам погостить в посольском особняке.

— Пусть ваше превосходительство извинит, что я отвечаю отказом на все его любезные предложения. Но мне пора.

— Когда вы отправляетесь?

— Сегодня же.

— В котором часу?

— Немедленно.

— Не помолившись в соборе Святого Петра?

— Я уже вознес свою молитву. Кроме того, обычно я молюсь на ходу.

— Позвольте мне хотя бы проводить вас.

— После того, что вы для меня сделали, я буду по-настоящему счастлив как можно дольше с вами не расставаться.

— Вы позволите мне переодеться?

— Лично вашему превосходительству я ни в чем не мог бы отказать.

— В таком случае сядем в карету и заедем в посольство.

Монах кивнул в ответ.

Коляска ждала их у ворот Ватикана. Монах и посол поднялись в экипаж.

Во все время пути они не обменялись ни словом. Карета подъехала к посольскому особняку.

Господин де Шатобриан поднялся с монахом в свой кабинет, успев сказать несколько слов секретарю.

Из кабинета он прошел в спальню.

Едва дверь за ним закрылась, как в кабинет внесли стол, накрытый на два куверта.

Господин де Шатобриан вернулся через десять минут; за это время он успел сменить мундир на обычное платье.

Он пригласил брата Доминика за стол.

— Уходя из Парижа, — сказал монах, — я дал обет есть только стоя и питаться лишь хлебом и водой до самого возвращения в Париж.

— В таком случае, отец мой, — промолвил поэт, — я разделю ваш обет. Я тоже буду есть только хлеб и пить только воду. Правда, она из фонтана Треви!

Оба стоя съели по куску хлеба, запивая его водой.

— Идемте, — предложил поэт.

— Идемте, — повторил монах.

Карета стояла у ворот.

— В Торре-Вергата, — приказал посол.

Он обернулся к монаху и пояснил:

— Это моя обычная прогулка: я даже и в этом не иду ради вас ни на какую жертву.

Экипаж выехал по Корсо на площадь Народа или, может быть, Тополиную площадь (дело в том, что «народ» и «тополь» звучат по-итальянски одинаково), а затем покатил по дороге, ведущей во Францию.

Коляска проезжала мимо развалин, называемых могилой Нерона.

В Риме все так или иначе связано с Нероном.

Вольтер сказал о Генрихе IV:

Единственный король, народом не забытый. [11] Перевод Г.Адлера.

Нерон — единственный император, о котором вспоминают римляне: «Что это за колосс?» — «Статуя Нерона». — «А эта башня?» — «Башня Нерона». — «Чье это надгробие?» — «Могила Нерона». И все это говорится без проклятий, без ненависти. Нынешние римляне почти не читают Тацита.

Чем объяснить огромную популярность того, кто убил своего брата Британика, жену Октавию и мать Ацшппину?

Не тем ли, что Нерон подходил к этим убийствам как артист?

И народ помнит не об императоре, а о виртуозе, не о Цезаре в золотой короне, а о гистрионе в венце из роз.

Коляска отъехала примерно на льё от могилы Нерона и остановилась.

— Здесь я останавливаюсь, — сказал поэт, — угодно ли вам, чтобы экипаж отвез вас дальше?

— Где остановится ваше превосходительство, там остановлюсь и я, но ненадолго: только для того, чтобы попрощаться.

— В таком случае, прощайте, отец мой, — проговорил поэт. — Храни вас Господь!

— Прощайте, мой прославленный покровитель! — отозвался молодой человек. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали, ваше превосходительство, а в особенности — что хотели сделать.

Монах сделал шаг назад, соединив руки на груди.

— Не благословите ли вы меня на прощание? — спросил молодого человека старик.

Монах покачал головой.

— Сегодня утром я еще мог благословлять, — возразил он. — Но сейчас я нахожусь во власти таких мыслей, что мое благословение способно принести несчастье.

— Будь по-вашему, отец мой, — смирился поэт. — Тогда я вас благословляю. Я пользуюсь правом, даруемым моим возрастом. Ступайте, и да будет с вами Всевышний!

Монах еще раз поклонился и пошел в сторону Сполето.

Он прошагал около получаса, ни разу не обернувшись на Рим, который оставлял, чтобы никогда его больше не увидеть, но город этот, очевидно, занимал в его душе не больше места, чем любая французская деревушка.

Поэт стоял молча, неподвижно, глядя ему вслед до тех пор, пока мог его видеть; он провожал монаха в обратный путь так же, как Сальватор провожал его в Рим.

Наконец брат Доминик исчез за небольшим холмом Сторта.

Пилигрим страдания ни разу не повернул головы.

Поэт в последний раз вздохнул и, опустив голову и уронив руки, присоединился к группе людей, ожидавших его слева от дороги, рядом с начатыми раскопками…

В тот же вечер он писал к г-же Рекамье:

«Мне необходимо написать Вам, ибо на сердце у меня печаль.

Однако не стану Вам рассказывать о том, что огорчает мою душу, а лучше поведаю о том, что занимает мои мысли; я имею в виду свои раскопки. Торре-Вергата — собственность монахов; она расположена примерно в одном льё от могилы Нерона, по левую руку, если ехать из Рима, в самом красивом и самом безлюдном месте. Там прямо на поверхности земли находятся нескончаемые руины, поросшие травой и чертополохом. Я приступил к раскопкам во вторник третьего дня, как только закончил письмо к Вам. Меня сопровождал Висконти (он руководит работами). Погода стояла самая чудесная, какую только можно вообразить. Двенадцать человек с лопатами и заступами в полном безмолвии откапывали надгробия и то, что осталось от домов и дворцов; это было зрелище, достойное Вас. Я молился лишь об одном: чтобы Вы были рядом. Я охотно согласился бы жить с Вами в палатке среди этих развалин.