Александр Дюма - Дюма. Том 49. Олимпия Клевская

— Государь, — доложил Ришелье, — это графиня де Майи.

У короля вырвалось невольное движение, смысл которого герцог поймал на лету.

— Как я уже говорил, — продолжал герцог, притворяясь, будто он не придал этой встрече ни малейшего значения, — вы, ваше величество, слишком много печетесь о народе и слишком мало — о себе. Господин герцог Орлеанский, регент, который посвящал вашему величеству столько забот, что бы там ни говорили об этом все, да и я сам в первую очередь, — так вот, разве господин герцог не злоупотреблял амурными интрижками? Однако, государь, поскольку он не обогащал своих любовниц за счет казны, никто никогда его за них не упрекал. И потом, по правде говоря, кто когда-либо мог знать, что делают короли, если они хотят, чтобы о их занятиях никто не проведал?

— Ох, герцог, что до этого, то все всегда обо всем знают; господин де Флёри часто твердил мне это.

— Э, государь, так вы до сих пор верите всему, что вам говорил господин де Флёри, когда вы были ребенком? Но послушайте, каким бы учтивым человеком и добрым пастырем не был господин де Флёри, не следует ли в делах любви полагаться на вашу собственную мудрость, а не на его?

— Герцог!

— Итак, прошу прощения, государь, вот перед нами, к примеру, павильон. Не правда ли?

— Да, верно.

— А вашему величеству, должно быть, никогда не случалось войти в этот павильон, хотя он, между прочим, принадлежит вам.

— Ни разу здесь не бывал.

— Внутри очень чисто и даже обставлено не без изящества. Это одно из самых приятных местечек для охотничьего отдыха. Охраняет этот павильон всего один сторож — этому добряку больше семидесяти. Хотите пари, что он и не узнает вашего величества?

— Это вполне возможно.

— А вот меня он прекрасно знает.

— К чему вы клоните, герцог? — с легкой дрожью спросил король.

— Хочу доказать, что народ никогда не узнает о поступках своего монарха, если монарх не захочет, чтобы они стали известны, а уж если этот король удостоит какого-нибудь друга вроде меня высокой чести, сделав поверенным своих тайн, то и тем более. Вот, к примеру, сегодня…

Ришелье умолк на полуслове, пристально глядя на короля.

— Продолжайте, герцог, — произнес тот.

— Сегодня король мог бы назваться Франциском Первым, Генрихом Четвертым или Людовиком Четырнадцатым.

— И что дальше?

— Он бы отправился прогуляться с Лотреком, Бельгардом или господином де Сент-Эньяном.

— А потом?

— Потом король зашел бы в этот павильон, чтобы немного отдохнуть, и, приметив хорошенькую, приятную женщину…

Король покраснел.

— Э, черт возьми, государь, — продолжал герцог, — да ведь вашему величеству только что уже повстречалась такая женщина…

Лицо короля приобрело пурпурный оттенок.

— Ведь в конце концов, — не отставал Ришелье, — минуты не прошло, как госпожа де Майи, не имевшая счастья быть узнанной вашим величеством, как раз проезжала здесь.

— Она действительно проезжала, — подтвердил король, — но с какой бы стати…

— Я говорю, государь, что если бы вы кому-нибудь поручили уведомить эту прекрасную даму, что его величеству угодно иметь с ней минутную беседу, и после этого вдвоем посвятили бы четверть часа отдыху в павильоне, никому, кроме этих стен и двух лиц, что в них заперлись, не стала бы известна ни малейшая подробность этого приключения.

— Да полноте же! — вскричал король, весь трепеща.

— Как вам угодно, государь, но это так и делается.

— Герцог, вы с ума сошли, вы шутите.

— Напротив: никогда не был так серьезен. Разве речь идет не о счастье моего короля?

— Ну, герцог, может, меня и плохо воспитали, но я никогда не видел, чтобы король таким образом приставал к женщине.

— Если без поводов, тогда конечно, однако мне, напротив, сдается, что у вашего величества есть для этого все мыслимые поводы.

— Чтобы приставать к госпоже де Майи? У меня? Ни единого!

— Ну да, как же! Вашему величеству угодно смеяться?

— И в мыслях не имел, клянусь вам.

— Я бы нашел тысячу поводов.

— Да вы счастливчик!

— Э, послушайте, государь, да вот вам, к примеру, один, готовый.

— Какой?

— Ваше величество вчера назначили господина де Майи послом в Вену?

— Несомненно!

— Ну вот! Что может быть естественнее, чем признательность со стороны его супруги? Но, сказать по чести, ваше величество такой дикарь, что мы с вами при одном виде женского платья пускаемся наутек, будто нам черт привиделся.

— Я вовсе не пустился наутек, герцог, у меня просто конь на месте не устоял.

— Заглянем же в этот павильон, государь! Как выражаются балаганные шуты, за поглядение денег не берут.

— Заглянем, — согласился король.

Сердце Ришелье подпрыгнуло от радости; он поспешил распорядиться, чтобы им открыли. Лошади остались за оградой, и Раффе быстро отвел их в конюшню — с глаз долой.

Потом он углубился в лесную чащу один.

— Вы правы, герцог, домик очаровательный, — сказал король, который пришел в восторг, не встретив на пути никого, даже сторожа.

Ришелье, будучи отменным ловкачом, и в самом деле позаботился о том, чтобы всех отсюда удалить.

Король подошел к окну.

— Какое милое уединение, — заметил он и вздохнул.

— Вот видите, государь, — отозвался Ришелье, — видите, как приятно вы здесь могли бы провести часок, не будь вы Людовиком Целомудренным!

— Что ж! Вы все говорили о благоприятных возможностях, а где они, ваши благоприятные возможности?

— Вы их отрицаете, государь?

— Да, разумеется, отрицаю.

— Ах! Посмотрим.

— По-моему, и смотреть не на что. Павильон у нас, правда, есть.

— Это уже кое-что.

— Но нет никого, кто бы нам составил компанию.

Едва король успел закончить фразу, как в конце аллеи, на которую выходило то самое окно, показалось несколько всадников.

Герцог испустил крик притворного изумления и, указывая на всадников королю, сказал:

— Взгляните-ка, государь!

— Что такое? — в смятении спросил король.

— Посмотрите на ту даму, что приближается.

Действительно, г-жа де Майи, держась в седле со всей грацией великолепной наездницы, галопом и словно бы случайно подъезжала к павильону в сопровождении двух своих лакеев.

Ударами хлыста она била по листьям деревьев, а ее прекрасные волосы развевались на ветру. Подол ее платья, то и дело цепляясь за стремя, приподнимался, и тогда можно было увидеть прелестную ножку в охотничьем башмачке из голубого атласа.

Король отшатнулся от окна. Графиня была уже совсем близко, и он, едва дыша, рухнул на ложе отдыха, осененное большим шелковым балдахином.

Ришелье бросился вон из комнаты. Король слышал, как размеренный топот скачущих лошадей приблизился вплотную и замер.

Так прошло минут пять, и к королю, решившему, что опасность миновала, начала постепенно возвращаться отвага, он перевел дыхание.