Александр Дюма - Дюма. Том 49. Олимпия Клевская

— И я тоже, клянусь кровью Христовой! — вскричал маркиз. — Посмотрите сами, разве я взбудоражен? Ну? Спокоен я или нет? Я спал, вот молодой человек — тому свидетель, вы меня разбудили, милейший, что ж, я желаю потерять сегодня вечером сто тысяч экю или разорить вас — вот как!

— Честно говоря, вы меня пугаете, господин маркиз.

— Ну-ну, не робейте, господин игрок!

— Но то, что вы мне предлагаете, — это уж не игра, это дуэль.

— Сколько у вас есть?

— При себе?

— При себе или в мошне.

— Однако, господин маркиз…

— Ну же!

— Что "ну же"?

— На стол, на стол, живо!

— Но, капитан…

— А! Так он отступает! Да, теперь мне все понятно: он хорохорится, когда противник вооружен тощим кошельком вроде того, что у нашего малыша-драгуна, но когда нужно устоять против кованого сундука делла Торра, наш папаша уходит в кусты! Ну да теперь поглядим, есть у нас отвага или мы струсим. Да! Итак, вперед — и луидоры, и большие экю, и банковские билеты, если ни экю, ни луидоров уже не останется; а тот, кто спасует, — презренное ничтожество!

— Ну что ж, если вы этого хотите, — вздохнул торговец.

— Еще бы я не хотел! Уж надо думать!

— Решительно?

— Решительно.

При этих словах торговец, обернувшись к Баньеру, проворчал:

— Дьявол, а не человек! Замашки у него королевские. Посочувствуйте мне, драгун: я, пожалуй, уже разорен.

И он со вздохом занял место у стола.

Через мгновение игра уже завязалась.

Маркиз раскинул на столе такую груду банковских билетов, что она могла бы привести в трепет человека, разбогатевшего на акциях Миссисипи.

Что касается торговца, то он долго рылся в карманах и вытягивал монеты по одной, и в результате скромно выложил на кон полтора десятка сверкающих луидоров вперемешку с дюжиной бледно серебрящихся экю.

При виде луидоров и банковских билетов Баньер почувствовал, как в глубине его души пробуждаются все инстинкты азартного игрока, а рука, сжимаясь в кармане, судорожно перебирает те пятьдесят или шестьдесят луидоров, что у него остались; потом, сжимая подбородок рукой, он облокотился на стол и, с пылающим взором и стиснутым ртом, стал пристально на него смотреть.

Между тем маркиза Марион, без остановки грызя сладости, оперлась наполовину на спинку кресла, наполовину же — на плечо Баньера.

Впрочем, было очевидно, что волнение Баньера ей не передавалось. Она, должно быть, привыкла к подобного рода зрелищам.

Завязалось яростное единоборство. Как выразился торговец, эта партия напоминала не столько игру, сколько битву.

Сначала маркизу везло и он приятнейшим образом подшучивал над противником.

Все луидоры торговца, кроме одного, последнего, уже свели знакомство с банковскими билетами маркиза.

Однако на этом последнем луидоре удача отвернулась от него, и торговец в свою очередь начал выигрывать, да так, с таким напором, что теперь уже гора банковских билетов маркиза таяла словно масло, и они мало-помалу перекочевывали на сторону торговца.

Баньер, однако же, пребывал в восхищении: никто бы не смог проигрывать изящнее и небрежнее, чем этот высокородный маркиз.

Тем временем Баньер, хоть и был здесь всего лишь свидетелем, чувствовал, что на лбу его выступают капли пота. Тому, кто воистину игрок, не обязательно играть самому, чтобы испытывать все эти страсти: ему достаточно видеть, как играют другие.

Суммы, переходящие из рук в руки в пачках банковских билетов, были, должно быть, огромны.

Бедный торговец, казалось, испытывал все возрастающее смущение. Он стыдился своего счастья.

То был настоящий припадок великодушия с одной стороны и честности — с другой.

У Баньера при этом зрелище даже слезы выступили на глазах. Он чувствовал, что сам неспособен так блистательно ни проигрывать, ни выигрывать.

— Ах, сударь! — не выдержал торговец. — Ах, господин маркиз, остановимся, умоляю вас. Вы сегодня не в ударе.

— Вот еще! — отвечал капитан. — Какие-нибудь пятьдесят тысяч ливров или вроде того, тоже мне затруднение! Ну, давайте же, вперед, продолжим!

— Госпожа маркиза! — воззвал торговец, молитвенно складывая ладони. — Попросите же господина капитана, чтобы он прекратил…

— Вздор! У моей жены в ларце, который я собираюсь преподнести ей на именины, будет двумя бриллиантами меньше, — сказал маркиз, — она и не подумает из-за этого дуться на своего мужа, не так ли, Марион?

Маркиза пожала плечами.

— Но ведь и впрямь какое поразительное везение, не правда ли, господин драгун? — сказал торговец.

— Поразительное, это верно, — отвечал Баньер, — я в жизни ничего подобного не видел: если так будет продолжаться, господин маркиз за один вечер утратит все свое состояние.

Баньер не успел договорить эту фразу, как комбинация тузов лишила маркиза еще двух тысяч ливров.

— Ох, это уж чересчур! — вскричал торговец. — На сей раз я отказываюсь играть, иначе я выиграю слишком много.

И он отшвырнул карты так, словно брезгал привалившим ему счастьем.

— Ну, приятель, — сказал маркиз, — еще разок, последний, на десять тысяч ливров!

— Ах, господин маркиз, подумайте.

— О чем?

— Подумайте о том, что вас преследуют неудачи, и эти десять тысяч — деньги потерянные.

— Вовсе нет; у меня есть одна идея.

— Какая?

— А такая, что я в этот раз отыграюсь.

Торговец замотал головой.

— Ну, пожалуйста, последний раз, — взмолился Бань-ер, охваченный страстным интересом.

— Ладно, — вздохнул торговец, — так и быть, раз уж вы этого хотите. Но как нам разыграть эти десять тысяч?

— За одну партию, в самом лучшем виде.

— Идет.

Игра возобновилась.

У маркиза оказались шесть карт бубновой масти, однако торговец выложил семь червовой.

Он сгреб со стола десять тысяч ливров и, встав, заявил:

— Право же, господин маркиз, я сконфужен и надеюсь только на то, что вы не забудете, как сами заставили меня играть.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся маркиз. — Когда два человека садятся играть друг с другом, один из них неизбежно должен проиграть — либо тот, либо другой. И я не прошу у вас ничего, кроме того прекрасного платья из узорчатой ткани, что вы приберегали для принцессы де Бофремон; отдайте его моей жене!

— О сударыня, это платье ваше, и еще два в придачу, лишь бы только они пришлись вам по душе.

Баньер вытер платком вспотевший лоб.

— Никогда не видел ни такой игры, ни подобных партнеров! — заявил он.

— Однако же как это прискорбно! — вскричал маркиз, философически обращая взор к Небесам. — До чего слепа фортуна! Вот я только что дал миллионеру выиграть шестьдесят тысяч ливров, а ведь я вижу здесь перед собой бедного юношу, которого, быть может, третья часть этой суммы сделала бы счастливым.

— О! Двадцать тысяч! Да, двадцать тысяч ливров сделали бы меня счастливым, — пробормотал Баньер, думая о том, что из этого выигрыша пятнадцать тысяч он отдал бы, чтобы вновь обрести Олимпию, и было бы поистине печально, если бы и с этими деньгами он не возвратил ее.