Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

Последняя фраза, быть может, нуждается в некоторых пояснениях для тех читателей, кто незнаком с благородным искусством псовой охоты.

Герцог Бирон, обезглавленный в 1602 году по приказу Генриха IV, когда-то, будучи совсем юным, говорил своему отцу:

«Дай мне полсотни кавалеристов, и, когда из города, как обычно, выедут за фуражом двести человек, я перебью их всех до одного; если эти двести человек погибнут, город будет вынужден сдаться».

«А что потом?»

«А потом город будет взят, вот и все!»

«И король перестанет в нас нуждаться. А мы всегда должны быть ему необходимы, болван!»

Так двести солдат остались живы, город не был сдан, а Бирон и его сын остались необходимыми и, следовательно, сохранили себе королевскую милость и королевское жалованье.

Так вот, с волками произошло то же самое, что с солдатами, которых пощадил отец Бирона. Если бы волки перевелись, то не нужен был бы начальник волчьей охоты.

Таким образом, Жан Уллье, помощник начальника волчьей охоты, заслуживает прощения за то, что позаботился о волчатах-сосунках и не пристрелил без всякой жалости их волчицу-мать, как поступил бы с матерым самцом.

Но это еще не все.

Трудность охоты на матерого волка состоит в том, что травить его собаками непросто, а загонять — занятие скучное и однообразное; однако охотиться на пяти-семимесячного волчонка легко и увлекательно.

Желая доставить хозяину удовольствие, Жан Уллье, когда обнаружил этот выводок, постарался не потревожить и не вспугнуть волчицу; он не стал жалеть чужих овец, что пойдут на прокорм матери и детенышам; пока они подрастали, он приглядывал за ними с трогательной заботливостью, следя за тем, чтобы они не стали добычей какого-нибудь дерзкого охотника, и обрадовался, когда как-то нашел логово пустым и понял, что волчица увела своих детенышей за собой.

Наконец однажды, решив, что они уже достаточно подросли для выполнения его замысла, он дал им уйти в мелколесье, протянувшееся на несколько сотен гектаров, и спустил на одного из волчат все шесть собак маркиза.

Бедный волчонок, не понимавший, что значат звуки рога и весь этот истошный лай, потерял голову: он выскочил из окружения, где остались его мать и братья, которые могли бы отвлечь собак и дать ему возможность спастись; он перебежал в другое урочище и там с полчаса петлял, как заяц, а затем, обессиленный непривычно долгим бегом, чувствуя, что отяжелевшие лапы не хотят нести его дальше, уселся на свой хвост и стал ждать.

Ему не пришлось долго ждать, чтобы узнать, чего от него хотят: вожак Домино, серая жесткошерстная вандейская гончая, через несколько секунд набросился на него и одним движением челюстей переломил ему хребет.

Жан Уллье, отогнав собак, пустил их по следу волчонка в обратном направлении, и через десять минут брат убитого уже удирал во всю прыть, а собаки гнались за ним по пятам.

Однако этот волчонок оказался хитрее: он не стал выбегать из мелколесья, и ему удалось ненадолго отсрочить свою гибель, потому что собак то и дело сбивали со следа другие волчата или сама волчица, словно нарочно попадавшиеся на их пути; но Жан Уллье слишком хорошо знал свое дело, чтобы упустить добычу из-за таких пустяков: как только гончие устремлялись по четкому и прямому следу, какой обычно бывает у взрослых волков, он сдерживал собак, возвращался с ними к тому месту, где они потеряли след волчонка, и пускал в нужном направлении.

Наконец, видя, что преследователи догоняют его, бедный волчонок решил схитрить и вернуться назад, чтобы сбить собак со следа: он побежал в обратную сторону и выскочил прямо на маркиза и его дочерей; растерявшись от неожиданности, он попытался было проскользнуть между ногами у лошадей, но маркиз, пригнувшись к шее лошади, ухватил его за хвост и кинул собакам, успевшим выбежать из леса.

Удачная охота так возбудила маркиза, что он не захотел останавливаться на достигнутом. Он стал обсуждать с Жаном Уллье, возвращаться ли по следам или же просто пустить собак в подлесок, где должны были находиться оставшиеся волчата.

Однако в разгар этой дискуссии волчица, очевидно уже не сомневавшаяся в том, что ее уцелевших детенышей не оставят в покое, перебежала дорогу шагах в десяти от собак.

При виде зверя гончие, не сведенные в свору, подняли характерный лай и, опьянев от охотничьего азарта, бросились вдогонку.

Их попытались сдержать, остановить, но все было тщетно — и повелительные возгласы, и отчаянные вопли, и щелканье хлыста.

Жан Уллье побежал, в то время как маркиз и его дочери пустили лошадей в галоп; но на сей раз собаки погнались уже не за робким неопытным волчонком: это был матерый зверь, могучий, неустрашимый и хитрый хищник; он бежал так уверенно, словно возвращался в свое логово, бежал напрямик через овраги, валуны, пригорки, быстрые ручьи, встречавшиеся на пути; бежал без страха, не слишком отрываясь от погони, то и дело увертываясь от гнавшихся за ним гончих, проносясь среди собак и устрашая их взглядом своих раскосых глаз и еще больше щелканьем страшных зубов.

Пробежав три четверти леса, волчица выскочила на равнину, как бы направляясь к лесу Гран-Ланд.

Неутомимый Жан Уллье не отставал от нее и держался шагов на триста — четыреста позади собак. А маркиз и его дочери, которым пришлось избегать крутых спусков, объезжая их по отлогим склонам и дорогам, остались далеко позади.

Когда они добрались до опушки леса и поднялись на холм, господствовавший над деревушкой Ла-Марна, они заметили на расстоянии полульё, между Машкулем и Ла-Брийар-дьером, в кустарнике между Ла-Марной и Ла-Жаклери, Жана Уллье, его собак и волчицу, следовавших друг за другом по прямой линии, в том же порядке и с одинаковой скоростью.

Двойной успех в начале охоты и бешеная скачка сильно разгорячили кровь маркиза де Суде.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Я бы отдал десять дней своей жизни, чтобы очутиться сейчас между Сент-Этьенн-де-Мер-Мортом и Ла-Гимарьером, чтобы всадить пулю в эту паршивую волчицу!

— Она, понятное дело, бежит в лес Гран-Ланд, — ответила Мари.

— Да, — подхватила Берта, — но ведь ей непременно надо вернуться на то место, где остались ее волчата; сколько же она будет еще от них удаляться?

— И верно, лучше бы нам вернуться назад, чем продолжать погоню, — сказала Мари. — Помните, отец, как в прошлом году мы погнались за матерым волком и он водил нас десять часов, — мы проскакали пятнадцать льё, и все впустую, лошади обезножели, собаки захромали, а мы сами вернулись домой ни с чем.

— Ну-ну-ну! — произнес маркиз. — Одно дело твой волк, а другое дело наша волчица. Если хотите, сударыни, можете возвращаться туда, откуда она выскочила на нас, а я помчусь за собаками. Тысяча чертей! Не бывать тому, чтобы собаки загнали зверя без меня!