Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 43. Адская Бездна. Бог располагает

— Ну вот, — пробормотала она, — а мне казалось, что Юлиус был здесь.

Потом она вдруг проворно соскочила с кровати и побежала в комнату мужа.

Комната была пуста.

Христиана бросилась к сонетке. На звонок тотчас прибежала горничная.

— Мой муж! — закричала виконтесса. — Где мой муж?

— Он уехал, сударыня.

— Уехал, не простившись со мной? Это невозможно!

— Господин мне поручил вам передать, что он оставил на камине письмо для вас.

— Где?

— На камине в вашей комнате.

Христиана кинулась в спальню.

На камине она нашла два письма — одно от барона, другое от Юлиуса.

Муж объяснял Христиане, что хотел избавить ее от треволнений последних прощальных минут, да и сам боялся, что у него не хватит мужества уехать, если он снова увидит ее такой же, как накануне, — всю в слезах, в отчаянии. Он советовал ей не терять бодрость духа, ведь она не будет совсем одна, с ней остается ее ребенок. Пусть она возьмет пример с него, сумевшего покориться неизбежности, хотя ему пришлось покинуть сразу и жену и сына.

Христиана долго сидела, устремив свой взгляд на последнюю строку письма, словно окаменев, недвижная, застывшая. Она не плакала.

Горничная подошла к колыбели, взяла маленького Вильгельма и положила его на колени матери.

— А, вот и ты! — произнесла Христиана словно бы безучастно, едва взглянув на своего ребенка.

И она тотчас передала малыша горничной. Потом прошептала:

— А его отец? Что он хотел мне сказать?

И она стала читать письмо барона:

«Моя милая дочь,

прости, что я так внезапно увез твоего мужа. Но к чему было длить душераздирающее прощание? За Юлиуса не тревожься. Я провожу его до Остенде и расстанусь с ним не прежде чем он взойдет на корабль. Как только судно выйдет из гавани, я со всех ног поспешу к тебе. Таким образом, через три дня ты получишь самые свежие известия о муже. Я затем и поехал с ним, чтобы доставить тебе это утешение. Однако всю эту ночь я раздумывал, не лучше ли было бы мне остаться с тобой, чтобы оградить от известных тебе гнусных посягательств. Но нам не следует доходить в своих опасениях до диких преувеличений и явного ребячества. На эти трое суток, которые тебе предстоит провести в одиночестве, я обдумал все меры защиты, какие только может изобрести человеческое воображение, и теперь убежден, что никакая опасность тебе не угрожает. Пусть подле тебя постоянно находится кто-либо из слуг. Ни под каким предлогом не выходи из замка. А по ночам прикажи твоим вооруженным людям находиться в библиотеке и в салоне, сама же запирайся в своей спальне вместе с горничной и кормилицей Вильгельма. Чего тебе бояться при стольких предосторожностях?

Через три дня я буду здесь. Мои обязанности призывают меня в Берлин: я заберу тебя с собой. Используй эти три дня для приготовлений к отъезду. Как ты знаешь, у меня есть дом с садом на окраине Берлина, там наш Вильгельм сможет дышать свежим воздухом, а моя Христиана будет в полной безопасности. Вы оба останетесь там со мной до самого возвращения Юлиуса.

Итак, до четверга. Будь мужественна, а чтобы не слишком скучать, постарайся увидеть Юлиуса в чертах Вильгельма — тогда, целуя одного, ты будешь вместе с тем целовать и другого.

Твой преданный отец барон фон Гермелинфельд».

Это письмо немного приободрило Христиану. Мысль, что Юлиус не один, что рядом с ним есть человек, который его проводит и три дня спустя принесет вести о нем, укрепила ее дух. Ей казалось, что Юлиус не совсем расстался с нею: барон связывает их как посредник.

Она подошла к колыбели Вильгельма, взяла мальчика на руки и залилась слезами.

Но внезапно зловещая мысль мелькнула в ее мозгу. Она вспомнила, как Гретхен среди развалин толковала ей о пророчестве цветов.

— Да, да, — пробормотала она, — Гретхен говорила, что наш союз будет непрочен, мы почти не успеем побыть вместе. И все сбывается по ее словам: мы оба живы, мы любим друг друга и все же расстались. А Гретхен еще прибавила, что эта разлука продлится долгие годы, что мы будем жить вдали друг от друга, будто чужие. О Боже милостивый! Сохрани меня от этих суеверий.

Подумав о Гретхен, она не могла не вспомнить о Самуиле.

— О, — вскричала она в страхе, — что со мной будет? Тот, кто должен был меня защитить, уехал, а тот, кто хочет моей погибели, остался!

Она прижала Вильгельма к груди, словно надеясь, что невинность ребенка поможет уберечь чистоту матери, и бросилась на колени перед распятием, висевшим над колыбелью.

— Боже мой, — воскликнула она, — сжалься над бедной женщиной, любящей и преследуемой ненавистью! Лишь ты один властен возвратить мне моего мужа и сохранить для него его жену.

Вечером того же дня около половины двенадцатого в круглой подземной зале, где некогда Самуил представил Юлиуса вождям Тугендбунда, происходило совещание Трех.

Трое, по-прежнему в масках, сидели у стен залы, озаренной светом подвешенной к потолку лампы.

Перед ними с открытым лицом стоял Самуил.

— Следовательно, — говорил он, — вы не желаете, чтобы я приступил к действию теперь же?

— Нет, — отвечал главный из троих. — Мы не сомневаемся ни в вашей силе, ни в смелости. Основная причина, побуждающая нас медлить, — это нынешняя позиция нашего противника. Положение Наполеона в настоящее время поистине блистательно: ему все удается, его власть в Европе крепка, как никогда. Он уже захватил обширные пространства, теперь же рождение Римского короля сулит ему преемственность власти. Это его час, и очевидно, что сам Господь пока на его стороне.

— А мне, — перебил Самуил, — нравится сражаться с врагами именно тогда, когда они в полной силе.

— Мы это знаем, — сказал предводитель, — и то, что безоблачное небо сулит грозу, нам также известно. Но подумайте о последствиях, к которым сейчас могло бы привести покушение на него. Действие ничто, когда за ним не стоит идея; подвиг бесполезен, а стало быть, вреден, если общественная совесть его не одобряет. Итак, нанести Наполеону удар теперь, когда вокруг безмятежный мир, когда он сам ни на кого не нападает и никому не грозит, — разве бы это не значило привлечь общественное мнение на его сторону? Разве мы не стали бы тогда зачинщиками кровопролития, хотя, напротив, желаем быть защитниками свободы человеческой и мстителями за ее попрание? Таким образом, если покушение окажется неудачным, мы лишь усилим его власть, а если оно удастся, мы укрепим его династию. Вы сами видите, наше время еще не настало.

— Что ж, подождем, — пожал плечами Самуил. — Но если вас смущает только нынешний мир, ожидание будет недолгим, я вам это предсказываю. Наполеон не может оставаться в покое, ибо для него это значило бы изменить своим принципам: сохраняя мир, он отрицает самого себя. Наполеон — это либо война, либо ничто. Те, кто упрекает его в ненасытной жадности к завоеваниям все новых земель, не смыслят в его предназначении ровным счетом ничего. Ведь Наполеон — это сама революция с оружием в руках. Ему необходимо идти от одного народа к другому, окропляя французской кровью нивы и души. Эта кровь подобна росе — повсюду, где она пролилась, поднимаются всходы бунта и вскипают низменные страсти черни. Ему л и оставаться в золоченом кресле, подобно ленивым королям! Не для того он пришел на эту землю. Он еще не обошел вокруг света, так что не стоит верить, будто он угомонился. А стало быть, настанет день, и я вас уверяю, что этот день близок, когда Наполеон объявит новую войну, неважно, какой стране — Пруссии, например, или России. Тогда Тугендбунд позволит мне действовать?