Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 42. Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

— Да уж ты, наверно, — заметил Бобино, — употребил, как и сегодня, тринадцать стаканчиков и испугался, что это принесет тебе несчастье.

— Нет, в тот день я их вовсе не считал. И напрасно! Но больше такого со мной не случится. Обязательно буду считать. И так мы с ним ходили как два добрых друга, как два добрых соседа, пока не дошли до дома мадемуазель Шапюи, ты ее знаешь, она заведует почтой.

— Да.

— А там лежал большой камень и было темно. Вот у тебя, Молодой, хорошее зрение, не так ли? И у тебя тоже, Бобино? Так в ту ночь вы оба приняли бы в темноте кошку за полевого сторожа.

— Никогда! — важно произнес Молодой.

— Никогда? Ты говоришь — никогда?

— Нет, нет, он ничего не говорит!

— Если он ничего не говорит, это совсем другое дело, значит, я ошибся.

— Да, ты ошибся, продолжай!

— Ну и, подойдя к воротам дома мадемуазель Шапюи, которая заведует почтой, я споткнулся об этот камень. Не повезло: я его не заметил. Да и как я мог его разглядеть?.. Сосед Лафарж и носа своего не видел, а ведь он находится ближе к его глазам, чем этот самый камень к моим. Я покачнулся, чуть не свалился и протянул руку, чтобы за что-нибудь уцепиться и удержаться. Ясно? Вот тут и подвернулся мне под руку нос соседа Лафаржа. Черт побери! Вы же знаете, когда тонут в воде, стараются как можно крепче ухватиться за что-нибудь. Ну а когда тонут в вине, то цепляются еще сильнее. Ей-Богу, Бобино, было у меня ощущение, будто кто-то вытаскивает охотничий нож из ножен… А это сосед Лафарж освобождал свой нос из моей руки; ему это удалось, только кожа его носа так и осталась у меня в руке! Вы же видите, что никакой моей вины тут не было и нет! Тем более что я ни в коей мере не отказывался вернуть ему эту проклятую кожу. Так нет же, мировой судья присудил мне выплатить Лафаржу в возмещение ущерба три франка, да еще с процентами.

— И сосед Лафарж оказался таким мелочным, что согласился взять у тебя эти три франка?

— Да, но мы с ним на них сыграли в шары; я выиграл, и мы их вместе пропили. Ладно, Бобино, наливай мне мой четырнадцатый стакан!

— Скажите, папаша Бобино, — неожиданно прервал беседу Матьё, — не вы ли тут недавно говорили, что ожидаете господина инспектора?

— Нет, — ответил Бобино.

— Значит, я что-то напутал… А то он идет сюда, я и решил вас предупредить, чтобы вы не трудились искать его…

— Втаком случае… — начал Молодой, засовывая руку в карман.

— Ты чего? — спросил Бобино.

— Я плачу за нас обоих. Ты мне вернешь позже. Не нужно, чтобы господин инспектор видел нас за столом в трактире; из-за пропущенного случайно стаканчика вина он еще подумает, что имеет дело с пьяницами. Тридцать четыре су, не так ли, мамаша Теллье?

— Да, господа, — сказала хозяйка.

— Ну вот, получите, и до свидания.

— Какие же трусы! — пробормотал Моликар, усаживаясь за стол, покинутый его собеседниками, и рассматривая на свет третью, едва початую бутылку. — О трусы! Покинуть поле сражения, когда враг еще не добит!

Он наполнил до краев два стакана и чокнулся одним о другой, воскликнув при этом:

— Ну, твое здоровье, Моликар!

Тем временем оба лесника, хотя и спешили покинуть кабачок, внезапно остановились, опираясь друг на друга и с изумлением глядя на входившего нового посетителя.

Это был Бернар.

Но Бернар с искаженным, бледным, потным лицом, с развязавшимся галстуком…

Молодой человек настолько не походил на самого себя, что оба его товарища с трудом его узнали.

Затем Молодой набрался решимости заметить:

— Смотрите-ка! Да это же Бернар… Привет, Бернар!

— Привет, — резко ответил Бернар, заметно раздраженный тем, что он встретился с ними.

— Ты здесь? — в свою очередь отважился спросить Бобино.

— А почему бы и нет? Разве запрещено приходить на праздник, если хочешь развлечься?

— Да я и не говорю, что запрещено, разрази меня гром! — возразил Бобино. — Просто странно видеть, что ты один…

— Один?

— Да.

— А с кем я, по-твоему, должен прийти?

— Но ведь, кажется, когда у тебя молодая, красивая невеста…

— Не будем больше упоминать об этом, — произнес Бернар, нахмурив брови.

Потом он ударил по столу прикладом своего ружья и крикнул:

— Вина!

— Осторожно! — заметил Молодой.

— А почему осторожно?

— Господин инспектор здесь.

— Ну, и что же?

— Я тебе сказал: учти, что господин инспектор здесь, вот и все.

— И какое мне дело, здесь он или в другом месте, наш господин инспектор?

— Ну если так, это другое дело.

— Поссорились, видать, влюбленные, — сказал Бобино Молодому, дергая его за рукав.

Молодой сделал знак, что разделяет его мнение, и обратился к Бернару:

— Видишь ли, Бернар, ведь я почему заговорил с тобой об этом? Вовсе не для того, чтобы унизить тебя или как-то поддеть, нет, чтобы просто напомнить тебе то, что ты и так знаешь: господин инспектор не любит, когда застает нас в кабачке.

— А если я захочу туда пойти, — возразил Бернар, — ты полагаешь, что господин инспектор помешает мне поступить по-своему?

И, ударив вторично по столу с еще большей силой, чем в первый раз, он крикнул:

— Вина! Вина!

Оба лесника поняли, что его не переубедить.

— Пошли, пошли, — сказал Бобино. — Не надо мешать безумцу творить безумства. Пойдем, Молодой!

— Да уж, добавить нечего, — промолвил Молодой. — Прощай, Бернар!

— Прощай, — бросил тот в ответ кратко и резко.

И друзья удалились в сторону, противоположную той, с которой появился инспектор, занятый какой-то беседой и к тому же плохо видевший, поэтому он прошел мимо кабачка, не узнав ни Бобино с Молодым, ни Бернара.

— Ну, подойдет сюда кто-нибудь наконец? — вскричал Бернар, стуча прикладом ружья с такой силой, что стол чуть не рассыпался на куски.

Мамаша Теллье прибежала, держа по бутылке в каждой руке, еще не зная, кто это требует вина с такой настойчивостью.

— Несу! Несу! Несу! — восклицала она. — Кончился наш запас в бутылках. Нужно было время, чтобы нацедить вина из бочки.

Поняв же, с кем имеет дело, она вскричала:

— А! Это вы, дорогой господин Бернар! Бог мой, до чего вы бледны!

— Вы находите, мамаша? — спросил молодой человек. — Ну что же, для того я и хочу выпить — вино возвращает цвет лицу.

— Но вы же нездоровы, господин Бернар! — настаивала на своем мамаша Теллье.

Бернар пожал плечами и вырвал у нее одну из бутылок.

— Давайте скорее! — сказал он.

И, поднеся бутылку ко рту, принялся пить прямо из горлышка.

— Господи, помилуй! — воскликнула в изумлении трактирщица, глядя, как он пьет таким странным образом, столь не соответствующим его обычному поведению. — Вы же причиняете себе вред, дитя мое!

— Хорошо! — произнес Бернар, садясь и со стуком ставя бутылку на стол. — Оставьте мне ее, ведь кто знает, подадите ли вы мне еще когда-нибудь другую.