Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 42. Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

— Потише! Если он вас сейчас заметит, вы уже ничего не увидите.

— А! Да, да, ты прав.

И Бернар обогнул дерево в поисках местечка потемнее. Тем временем Матьё проскользнул под изгородью подобно змею, роль которого он так успешно выполнял.

Парижанин подошел поближе и оказался в круге света, отбрасываемого свечами, которые оставались на столах, хотя посетители мало-помалу разошлись.

Кабачок, казалось, был совершенно пуст, и Луи Шолле мог решить, что кроме него, здесь никого нет.

— Ей-Богу, — сказал он, оглядывая все вокруг, — по-моему, это кабачок мамаши Теллье, но, черт меня побери, если я знаю, где этот Принцев источник!

Бернар находился так близко от него, что слышал каждое слово.

— Принцев источник! — тихо повторил он.

И он посмотрел вокруг в поисках Матьё.

Но Матьё исчез из поля его зрения: он пролезал под изгородью.

— Эй, мамаша Теллье! — крикнул Луи Шолле. — Мамаша Теллье!

На его зов вышла девушка, помогавшая мамаше Теллье обслуживать посетителей (как мы говорили, ее звали Бабетта).

— Вы звали мамашу Теллье, господин Шолле? — спросила она.

— Да, милая моя, — ответил он.

— А ее нет!

— Так где же она?

— Она пошла в Новый дом, что на дороге в Суасон, к Ватренам.

— Черт! — воскликнул молодой человек, — лишь бы она не столкнулась с Катрин, не помешала бы ей прийти!

— С Катрин! Не помешала бы ей прийти! — взволнованно прошептал Бернар, не упустивший ни одного слова Парижанина.

— Хотя, — продолжал Парижанин, — может статься, все сложится удачно.

И он обратился к Бабетте:

— Поди сюда, милая моя.

— Чем могу служить, сударь?

— Может быть, ты мне поможешь найти то место, которое я ищу.

— Говорите, сударь.

— Принцев источник далеко отсюда?

— О нет, сударь! — ответила девушка. — Это вон там, всего в ста шагах отсюда, самое большее.

— В ста шагах?

Девушка показала рукой на дуб, стоявший напротив кабачка.

— Если встанете у этого дуба, вы его увидите.

— Ну так покажи мне его, милая моя.

Бабетта поднялась вместе с Парижанином на пригорок, где возвышался великолепный дуб, современник Франциска I; за время существования этого дуба вокруг него сменилось уже двенадцать поколений деревьев.

— Смотрите вон туда, где вода поблескивает серебром при свете луны, — это и есть Принцев источник.

— Спасибо, милая моя, — поблагодарил молодой человек.

— Не за что.

— Нет, есть за что, вот тебе и доказательство — плата за труд.

Счастье сделало Луи Шолле щедрым, он вынул туго набитый деньгами кошелек и стал искать в нем подходящую монету.

Но тяжелый кошелек выпал у него из рук, и часть содержимого высыпалась на землю.

— Ну вот, — сказал Шолле, — я уронил кошелек.

— Ой, подождите, я сбегаю за свечой, ни к чему сеять деньги, господин Шолле, они все равно не взойдут!

— О! — пробормотал Бернар, вздрогнув от звука упавшего кошелька. — Значит, Матьё был прав…

Вернувшаяся со свечой Бабетта низко опустила ее, осветив около сотни золотых монет, рассыпавшихся по песку; сквозь ячейки сетчатого длинного кошелька поблескивала вдвое большая сумма.

Шолле опустился на одно колено и стал собирать золото.

Если бы он не был так поглощен своим занятием, то заметил бы Матьё, высунувшегося из-за изгороди и жадно следящего за ним.

— О, вот и золото! — прошептал бродяга. — Подумать только, у одних его так много, тогда как у других…

Но достаточно было Шолле приподняться, как Матьё опять спрятался, подобно черепахе, втягивающей свою голову под панцирь.

Молодой человек собрал свой золотой урожай; последнюю монету в двадцать франков он не стал класть в кошелек, а вручил Бабетте.

— Спасибо, малышка! — сказал он. — Это тебе.

— Целых двадцать франков! — радостно воскликнула девушка. — Но вы ошибаетесь, сударь, это, наверно, не мне.

— Нет, тебе. Это положит начало твоему приданому.

Из деревни донесся бой башенных часов.

— Сколько же это времени? — спросил Парижанин.

— Девять часов, — отвечала Бабетта.

— О! Так я могу и опоздать.

Похлопав себя по груди, чтобы удостовериться, что деньги на месте — в боковом кармане сюртука (карман жилета был для кошелька слишком узок), — Шолле взбежал на пригорок, на мгновение прислонился к дубу, стараясь получше разглядеть дорогу, и стал быстро спускаться в маленькую долину, где поблескивала вода источника.

— Ах! — прошептала девушка, разглядывая золотую монету перед свечой. — Желаю ему удачи! Вот что значит быть богатым и щедрым!

Она вернулась в дом и, поскольку новых посетителей больше не предвиделось, закрыла ставни, а затем и дверь. Послышалось, как заскрипел сначала замок, а потом двойной засов.

Бернар остался один в темноте, вернее, он полагал, что остался один, ибо больше не думал о Матьё.

Прислонившись плечом к стволу бука, он постоял так некоторое время, хмурый и печальный, пытаясь рукой, прижатой к сердцу, унять сердцебиение и судорожно сжимая ствол ружья в другой руке.

Матьё не спускал с него глаз, следя сквозь просвет, проделанный им в листве живой изгороди.

Минуты две, раздумывая, Бернар неподвижно стоял на месте: его можно было принять за статую.

Наконец, прийдя в себя, он огляделся вокруг и шепотом позвал:

— Матьё, Матьё!

Бродяга воздержался от ответа; определив по изменившемуся голосу Бернара, что тот сильно возбужден, он удвоил внимание.

— А, он ушел, — продолжал вслух рассуждать Бернар. — Видимо, испугался того, что может здесь сейчас произойти. Если Катрин придет на это свидание с Парижанином, страхи Матьё не напрасны…

И, выйдя из тени бука, Бернар сделал несколько шагов вслед ушедшему сопернику.

Затем, снова приостановившись, он стал размышлять:

— В конце концов разве только именно в мою Катрин мог влюбиться этот молодой человек? Кто мне докажет, что Матьё не ошибся? Может, Парижанин назначил свидание какой-нибудь девушке из Виллер-Эллона, из Кореи или Лонпона? Впрочем, мы сами все это скоро увидим. Для того я и здесь…

Но, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он подбодрил себя:

— Ну, Бернар, смелее! Уж лучше все узнать, чем так мучиться сомнениями. О Катрин, — произнес он, добравшись до дуба, — если ты так лгала, если ты обманула меня, никому я больше никогда не поверю. Никому на свете, никому! Боже мой, ведь я любил ее так глубоко, так искренне… жизнь за нее готов был отдать, если бы она потребовала!

Он оглянулся вокруг с невыразимым выражением угрозы на лице.

— К счастью, — добавил он, — никого нет, стемнело, все разошлись. И если что-то здесь произойдет, это останется только между мной и темной ночью.

Он двинулся к подножию дуба неслышными шагами волка, подбирающегося к овчарне, и по его выступающим корням достиг ствола.