Ярослав Гавличек - Гелимадоэ

Внезапно он остановился передо мной и взглянул так строго, что у меня потемнело в глазах.

— Почему же ты, зная обо всем, не сказал мне вовремя? Только говори правду — почему?

— Я не сказал вам потому, — ответил я, заливаясь краской, — что я любил барышню Дору. С превеликой радостью готов был сделать все, что она ни пожелает.

Доктор разразился демоническим хохотом, — как сатана, которому удалось застигнуть праведника в момент грехопадения. Под конец закашлялся.

— Это хорошо, — сурово продолжал он, — просто замечательно, что ты готов был сделать для нее все, что бы она ни приказала… Очевидно, тем самым ты хочешь сказать, что был влюблен в нашу Дору?

— Да, — серьезно, с сокрушенным сердцем подтвердил я, глядя ему прямо в глаза. Большего позора для себя я уже не в состоянии был вообразить и преисполнился глубокого равнодушия ко всему, что могло произойти дальше. Пускай теперь Ганзелин бранит меня, пускай хоть на куски разорвет, — мне это совершенно безразлично.

— Соображаешь ли ты вообще, глупый мальчишка, что несешь? — закричал он на меня. — И ты признался в этом своему отцу?

— Да, — апатично ответил я, — и он послал меня к вам, чтобы я все рассказал.

— Для тебя это, разумеется, тяжкое испытание, — уже несколько спокойнее заключил Ганзелин.

Я молчал, видя, что возразить нечего.

— Ах, парень, парень, — говорил доктор, уже совсем смягчившись, — вот ты изложил тут мне все по-писаному, как посоветовал твой папа, образец чиновничьей честности (скрытая усмешка), и теперь ожидаешь приговора. А понятно ли тебе, что грехи подобного рода вообще не подлежат прощению?

Я растерянно кивнул головой.

— А твой отец, разумеется, хорошо сознавал, что посылает сына прямо в логово льва! Он, вероятно, предупредил тебя, что, быть может, я, ввиду твоего искреннего раскаяния, прощу предательство? Ну, отвечай! Либо остерег, что, возможно, легко это не сойдет?

Мне было неясно, куда клонит Ганзелин, но я был далек от всякой хитрости, считая, что обязан говорить только правду. Да, подтвердил я, отец ободрил меня, говоря, что, возможно, я буду помилован, но отнюдь за это не ручался.

— А как ты полагаешь, глупый, по уши влюбленный юнец, — выкатил на меня свои безжалостные светлые глаза Ганзелин, — если б ты выдал мне Дорины планы, сбежала бы она в таком случае или нет?

Смешавшись, я ответил, что не знаю. Я и впрямь не был вполне убежден.

— Ты не знаешь, зато знаю я! — с раздражением воскликнул Ганзелин. — И я скажу тебе — она все равно ушла бы от нас. Да, да, я абсолютно уверен. Если уж нашей Доре вздумалось идти за своим фокусником, то она сбежала бы, невзирая ни на какие преграды, на мои просьбы или мое вмешательство. Понимаешь?

Теперь я согласился уже охотней. В моей голова что-то прояснилось.

— А раз она все равно сбежала бы, независимо от того, изобличил бы ты ее или нет, то в чем же ты видишь свою вину? Ну скажи, в чем?

— Ни в чем! — обрадованно вскричал я.

— Дурень! — с отвращением сплюнул Ганзелин. — Какой ты, однако, глупый, нахальный мальчишка! Значит, ты ни в чем не виноват? Как бы не так! Ты обманул мое доверие — во-первых. В пятнадцать лет влюбился в девушку много старше себя — во-вторых. Да рассуди сам — эдакий сопливый мальчишка и женщина! За ее лживую улыбку ты готов был на любое безрассудство. Где же твой характер? Перестань так неуверенно улыбаться! Как же ты пойдешь по жизни, если в тебе столь мало твердости?

Я стоял оцепенев. Это громоизвержение, да еще в тот момент, когда я уже думал, что худшее позади, доконало меня. Я был уничтожен.

— Итак, чтобы нам зря не тратить времени, вот тебе мой сказ: ты вел себя постыдно. Крайне постыдно, с какой стороны ни взглянуть.

— Но… — я позволил себе перебить его, — я ведь не мог выдать чужого секрета! Папа…

— Ага, чужого секрета! — снова захохотал доктор. Папенька внушил тебе, что в этом отношении ты поступил правильно. Ну, это на него похоже. А по-моему, это дурость, понимаешь? — он уже опять весь побагровел, раскричался еще грознее, чем прежде. — Я подобной изворотливости не приемлю. Я обыкновенный деревенский мужик, и посоветовал бы тебе на будущее не путать очевидные вещи. Ведь ты знал, что замышляется некое дело в нарушение моей воли, хорошо знал, не так ли? И не сообщил мне. Выражаясь в твоем стиле — не выдал. Но так мы никогда ни до чего не договоримся. Надобно уже тебе знать, что и жизни ты еще не раз будешь попадать меж двух огней, окажешься перед выбором — промолчать или рассказать все до конца. На твое решение должен повлиять один-единственный довод: кто из двух тебе дороже? В данном случае ты решил в пользу Доры. В пользу жестокой девчонки, которая ни в грош тебя не ставила, расчетливо играла на твоем чувстве, хотя для нее не было тайной, насколько опасна подобная игра. Ты принял сторону непослушной дочери, бросившей свою семью. Тем самым ты противопоставил себя этой семье. Понятно уже или еще нет?

Я только молча хлопал глазами.

Он подошел ко мне вплотную.

— С этой точки зрения — ты меня обманул, ведь ты же знал, что я люблю тебя, верю тебе. Другой вопрос — прощу ли я. Ну что ж, прощаю, поскольку ты еще зеленый, неискушенный, глупый мальчишка. Мужчине я бы такого не простил. Тебе прощаю, поскольку, несмотря на твои ошибки, продолжаю тебя любить. Но запомни раз и навсегда, — он повысил голос и приблизил свое лицо к моему лицу, — жалок тот мужчина, кто поддается женским чарам. Оправдания, — ах, мол, я сделал это ради женщины, — абсолютно несостоятельны. А потому советую: держись от женщин подальше. Они — все без исключения — ненадежны, вероломны, эгоистичны, Способны разве что охмурить мужчину, сбить с пути истинного. Либо превратить его в раба. А то и вовсе погубят. — Он махнул рукой. Пробежался взад-вперед по комнате. — Но сие уж забота твоего отца, пусть он сам разъяснит тебе это подробнее. Однако я хотел бы еще кое на что обратить твое внимание. Ты разыгрывал из себя пажа, трубадура, — короче, в тебе взяла верх романтичность. Я уже давно тебя подозревал в этом грехе; теперь мои подозрения оправдались. Ты и сам убедился, к чему ведет романтичность. Она мешает человеку прочно стоять на земле. Старайся быть всегда рассудительным, смотри на вещи трезво. Этого требует жизнь. — Он еще некоторое время поучал меня в том же духе. Затем, опять вдруг рассвирепев, подскочил ко мне, топал, кашлял. Наконец его прорвало. — А теперь иди покажи мне, где именно прятала Дора свои письма!

Я уныло поплелся к выходу. Шедший за мной доктор приоткрыл дверь в кухню и крикнул:

— Гелена! Идем с нами. Да возьми с собой ножовку!

Я ринулся в сад. Ганзелин топал следом, полы халата развевались за его спиной. С угрюмым, враждебным видом он остановился перед яблоней. С холма к нам вниз мчалась Гелена, размахивая на бегу ножовкой. Точно дикарка. Ганзелин указал на свесившуюся ветку.