Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

– Можешь разочаровываться сколько угодно, Зикали, и все это любопытно, но для нас Номбе теперь представляет серьезную опасность. Скажи, можешь ты ей приказать оставить свои глупости?

– Разве я могу запретить туману рассеяться или управлять дуновением ветра и ударами молнии? Номбе такая, какая есть, и ее сердце переполнено черной ревностью к Маурити и к тебе, подобно тому, как бутылочная тыква мясника полна крови. Она не желает делить свою богиню с другими поклонниками, а хочет быть для нее единственной.

– В таком случае, Зикали, надо эту тыкву как-то опорожнить, а иначе нам придется выпить из нее, и эта черная кровь отравит нас.

– Как же это сделать, Макумазан, может быть, разбить ее? Если Хеддана уедет и бросит Номбе, та сойдет с ума, ведь последовать за ней она не может, ибо здесь обитель ее духа. – При этих словах он постучал себе в грудь. – Он вернет ее обратно, и тогда Номбе причинит мне много беспокойства, не даст спокойно спать, когда станет то и дело странствовать в поисках утраченного и возвращаться ни с чем. А ты не бойся, в крайнем случае чашу можно разбить, и кровь выльется на землю. Мне приходилось разбивать сосуды и более хрупкие, чем этот. Сколько их было, Макумазан; если собрать все черепки в кучу, она окажется вот такой высоты. – И колдун поднял руки на уровне головы. Его жест заставил меня попятиться назад. – Расскажу об этом Номбе, может, это ее успокоит на какое-то время. Яда можешь не опасаться, ее дух, не в пример моему, не выносит его и не использует как оружие, а вот чары – другое дело. Берегись, ведь она владеет несколькими весьма мощными заклинаниями.

Тут я вскочил, вне себя от гнева:

– Не верю я в ее заклинания, но в любом случае как мне от них защититься?

– Зачем же защищаться, если ты в них не веришь? А если веришь, Макумазан, придется тебе самому придумать, как защититься. Я могу рассказать тебе историю об одном белом учителе, который не поверил и не смог спастись, ну да все равно, попытка не пытка. Прощай, Макумазан, я поговорю с Номбе. Попрошу у нее локон, пусть заколдует его, чтобы тебе носить его у сердца. Обереги хорошо помогают от заклинаний. Ха-ха-ха! Какие мы все глупые, и белые, и черные. Вот о чем наверняка думает сегодня бывший король Кечвайо.

После этого Номбе стала покладистей. Иначе говоря, она стала вежливой, постоянно улыбалась, а взгляд сделался безразличным. Очевидно, Зикали провел с ней беседу, и она послушалась. Сказать по правде, у меня день ото дня росло недоверие к этой симпатичной юной особе, ведь я сознавал, какая пропасть лежит между нормальным человеком и этой воспитанницей Зикали, который сформировал свое создание, как садовник формирует крону дерева. Нет, он сделал куда больше – привил к ее неокрепшему разуму чуждый отросток странного и жестокого спиритизма. Само создание осталось прежним, а привой дал странные побеги: цветы нечестия и отравленные плоды. Здесь нет ее вины, и порой я задаюсь вопросом, есть ли вообще в этом странном мире, где можно увидеть свое прошлое и будущее, хоть один человек, виновный во всем. Однако Номбе от этого не стала менее опасной.

Беседуя с ней, я еще больше утвердился в своих опасениях, поскольку обнаружил, что Номбе начисто лишена совести. Жизнь на земле, говорила она мне, всего лишь сон, человеческие законы – иллюзия, а реальная жизнь совсем в другом месте. На далеком озере плавает лилия нашей истинной жизни. Без этой чудесной воды цветок не смог бы держаться на плаву, его бы попросту не было. Кроме того, его форма и цвет не имеют значения, порой он выглядит так, а порой совсем иначе. Ему суждено расти, цвести, гнить. В течение дня цветок то безобразен, то прекрасен, то благоухает, то пахнет дурно, как повезет, но в итоге воды жизни снова поглощают его.

В ответ я заметил, что у цветов есть корни и все они растут в земле. Взглянув на орхидею, висящую на стволе дерева, Номбе ответила, что это не так, ведь некоторые растут прямо в воздухе. Однако, как бы то ни было, и почва, и влага в воздухе извлекаются из жизней сотен других цветов, которые цвели в свое время, а ныне преданы забвению. И это не важно, ведь, когда они умирают или, как в большинстве случаев, задыхаются, тогда настает пора новой жизни. Тем не менее у каждого цветка всегда был и всегда будет свой дух.

Тогда я спросил, какова конечная цель этого духа. Номбе мрачно ответила, что не знает, но, если бы знала, все равно не сказала бы, ведь в любом случае это нечто ужасное.

Эти образцы ее туманных и образных суждений я записал лишь для того, чтобы на примере показать их тревожность и отсутствие человечности. Совсем запамятовал, ведь она заявила, будто у каждого цветка или жизни есть двойник, и в следующих возрождениях они должны отыскать друг друга, чтобы цвести рядом или завянуть на корню и прорасти снова. В конце концов эти двое сольются воедино и будут цвести вечно. Из всего сказанного я уразумел лишь, что она похватала крохи какого-то воззрения, но не способна четко и ясно выражать свои мысли.

Однажды, когда я сидел в хижине Зикали, куда мне позволили наведываться за последними новостями, вдруг появилась Номбе и села перед стариком на корточки.

– Кто позволил тебе войти и что тебе от меня нужно? – спросил тот сердито.

– Обитель духов, – ответила она смиренно, – не гневайся на свою рабу. Мне пришлось войти сюда, ведь я должна была предупредить тебя о чужаках, которые приближаются к нам.

– Кто эти люди, посмевшие без доклада явиться в Черное ущелье?

– Один из них – король Кечвайо, а других я не знаю, но их много, и все вооружены. Они уже подходят к воротам, не успеешь ты досчитать и до двухсот, как незваные гости будут здесь.

– Где белый вождь и госпожа Хеддана? – спросил Зикали.

– К счастью, они ушли на плато по тайной тропе и до захода солнца не вернутся. Они пожелали побыть вдвоем, поэтому я не пошла с ними. Макумазан тоже остался, он сказал, что у него нет сил для такой прогулки. – Так и было: как и Номбе, я не стал мешать их уединению.

– Хорошо, иди и передай, что я знаю о прибытии короля и жду его. Вели моим слугам заколоть вола в загоне, того жирного, которого они посчитали больным, – кушанье под стать больному королю, – добавил он язвительно.

Номбе выскользнула из хижины, как испуганная змейка.

– Макумазан, ты в большой опасности, – поспешно заговорил Зикали, обратившись ко мне. – Тебя убьют, если застанут здесь и остальных; я пошлю слугу с предупреждением, чтобы не возвращались, пока король не уйдет. Иди сейчас же к ним. Нет, стой, слишком поздно, я уже слышу их шаги. Возьми эту накидку из шкур, завернись в нее и ложись в тени у входа в хижину среди одеял и пивных кружек. Авось тебя и не заметят. Я тоже в опасности, ведь все случилось по моей вине. Может, меня убьют – если это в их силах, – тогда попытайся убежать вместе с остальными. Номбе покажет тебе, где спрятаны лошади. Пусть в таком случае госпожа Хеддана возьмет ее с собой, ведь когда я умру, Номбе станет свободна. А если с ней будет много хлопот, можно оставить ее в Натале. Чем бы все ни кончилось, Макумазан, не забывай, что я сдержал слово и защищал тебя и твоих друзей. Теперь я пойду взгляну на этот проколотый рыбий пузырь, бывший некогда королем.