Этель Войнич - Все романы в одном томе

«Да, я больна. Приезжайте навестить меня, когда сможете, но не привозите Глэдис. Приезжайте скорей».

Она поехала немедленно. Ее приняла молодая леди Монктон. Она выглядела очень усталой, и глаза у нее опухли.

— Я очень рада, что вы приехали. Я послала бы за вами и раньше, но мама не хотела, чтобы вас беспокоили.

— Значит, она серьезно больна? Я ничего об этом не слышала, а то я уже давно навестила бы ее.

— Доктора считают, что она проживет еще две-три недели, не больше. Ей выпускали воду, но это не помогает. По крайней мере кончатся ее страдания.

Каковы были эти страдания, Беатриса поняла, едва войдя в спальню. На кровати чудовищной глыбой лежало бесформенное, раздувшееся от водянки тело.

Лицо было словно страшная маска, привидевшаяся в кошмаре. Приветственная улыбка сделала его только еще более жалким.

— Входите, — прохрипел незнакомый голос. — Рада видеть вас. Садитесь и снимите шляпку.

Беатриса отвела глаза. В ее душе невыносимо болел тот ненужный, лишний наследственный нерв Риверсов, который, как натянутая струна, отзывался на всякое страдание.

Леди Монктон засмеялась.

— Пустяки. Я просто умираю. Моя дура невестка сказала вам об этом? Если бы у нее была хоть крупица рассудка, она бы обрадовалась, как обрадуюсь я, когда все это наконец кончится.

— Боюсь, что вы очень страдаете…

— Вполне достаточно, чтобы не скучать, и даже, пожалуй, немножко больше. Но я послала за вами не для того, чтобы жаловаться на свои несчастья и колики в брюхе; мне просто хотелось повидать вас, пока не поздно. Как Глэдис? Нет, ни в коем случае не привозите ее сюда. Я теперь неподходящее зрелище для маленьких девочек. Просто поцелуйте ее от меня и скажите, чтобы она была хорошей и благовоспитанной девочкой. Да, кстати я уж сразу отдам вам то, что приготовила для нее, чтобы потом не было никаких хлопот.

Передайте мне мою шкатулку с драгоценностями — вон тот ящичек из слоновой кости на туалетном столике.

Беатриса покраснела.

— Пожалуйста, не оставляйте ей ничего ценного. Гораздо лучше будет, если…

— Ну, ну, не ощетинивайтесь. Я не граблю ни жену Тома, ни своих дочерей. У них у всех столько побрякушек, что они не знают, куда их девать.

Кроме того, это не фамильная драгоценность Денверсов; оно мое собственное.

Мне кажется, я могу подарить моей крестной дочери ожерелье, если мне так хочется.

— Я думаю о Глэдис. Ей не следует иметь вещи, неподходящие к ее положению.

— Моя милая, но ведь вы не знаете, каково будет это положение. Ей можно ничего не говорить, пока она не вырастет, а тогда, если она предпочтет деньги, в ее воле будет продать камни. Ну, ладно, ладно, кладите его в свой ридикюль и хватит об том. А теперь у меня есть к вам поручение от Тома. Он советует вам с Генри списаться с одним молодым фермером, который ездит по Англии, сравнивая системы ведения хозяйства, и пишет об этом. Судя по всему, его собственная ферма не приносит дохода, однако Том о нем самого высокого мнения. Куда девалось это письмо? Я же сказала этой дуре, чтобы она положила его тут. Безмозглая курица! А, вот оно… «Мистер Артур Юнг, Северный Миммс, Хартфордшир». И дальше он пишет: «Ему бы надо посмотреть, что Телфорды сделали из Бартона».

— Что из него сделал Генри, — запротестовала Беатриса. — Если Бартон в лучшем состоянии, чем другие поместья, это потому, что Генри заботится о своих арендаторах.

— И потому, что за ним стоит умная женщина, — настолько умная, что остается в тени, предоставляя ему пожинать всю славу за свои чудеса.

Беатриса неловко засмеялась.

— Жена фермера должна помогать мужу. Но вы, вероятно, считаете меня очень самодовольной, если думаете, что наши скромные успехи кажутся мне чудесами.

— Раз уж вы об этом заговорили, — последовал невозмутимый ответ, — я скажу вам, что считаю вас самым надменным человеком из всех, кого я знаю, и, пожалуй, самым необыкновенным.

Несколько секунд Беатриса не могла подыскать ответа.

— Не понимаю, — сказала она наконец, — чем я так провинилась, что вы думаете обо мне подобные вещи.

— Ничем. Вас нельзя упрекнуть ни в дурном поведении, ни в дурных манерах; это кое-что похуже.

— Что же это?

— Богохульство. Ожесточение против создателя за то, что жизнь была к вам сурова.

Брови Беатрисы поднялись.

— Разве? В чем же? Мне казалось, что меня можно назвать счастливицей.

Страшное лицо закивало ей с прежней насмешливо-одобрительной улыбкой.

— Беатриса Телфорд, неужели вы не знаете, что лгать умирающим грешно?

Или вы считате, что умирающим не следует совать нос в чужие дела, а?

Пожалуй, что и так; не бойтесь, я не преступлю границы. Было вполне достаточно того одного раза, когда вы поглядели на меня с тысячемильной высоты и подумали: с какой стати эта старая жирная свинья сует повсюду свое рыло? Да, да, моя дорогая, было именно так. Ну, допустим, я старая жирная свинья. Что из этого? Ведь свиней создал господь, не так ли? И если они ему нужны — кто вы такая, чтобы возражать?

Старуха предостерегающе подняла руку. Она уже не шутила и внушала трепет, словно дряхлая сивилла.

— Или вы думаете, что жизнь была сурова только к Риверсам? Хотите послушать, какова была моя молодость? Первая ее половина была потрачена на то, чтобы как-то защищать младших сестер от озверевшего пьяницы, — защищать мою мать было уже поздно; а вторую я провела, рожая восьмерых детей человеку, который никогда меня не любил. Но все это в порядке вещей. А потом я научилась ценить хорошую шутку, хороший обед и хороший стакан пунша. Быть может, я любила их слишком сильно. Настанет день, когда вы тоже полюбите что-нибудь слишком сильно, и тогда — помоги вам бог! Нет, не шутку и не обед — для этого вы слишком похожи на своего отца и на святого простачка, вашего братца. И не думайте, что я имею в виду мужчину; вас погубят не плотские желания, а сатанинская гордость вашего сердца.

— Леди Монктон, — ответила Беатриса, помолчав, — я не понимаю, ни что вы говорите, ни почему вы это говорите. Я чувствую, что вы хотите предостеречь меня, но не знаю, против чего.

— Против лицемерия.

— Лицемерия? — медленно повторила Беатриса.

— Именно. Вы терпеть не можете лицемерия, я тоже, хоть мне и пришлось лицемерить всю свою жизнь. Ну а что вы такое, как не законченная лицемерка, только наизнанку?

— Я все еще не понимаю, — недоуменно сдвинув брови, ответила Беатриса.

— Лицемерка? Не спорю, — как и большинство из нас, я полагаю. Но почему наизнанку?

— Большинство из нас всю жизнь пытается убедить окружающих, что мы умнее или лучше, чем на самом деле, не правда ли? Вы же притворяетесь перед людьми глупой, а перед самой собой — скверной. Кого вы хотите обмануть?