Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

И сам город обрел иной вид. Улицы, всю зиму пустынные, теперь заполнились людьми, и у входов в магазины шли оживленные деловые переговоры. На первый взгляд могло показаться, что Шибуш вернулся к прежним своим временам, но на взгляд второй, верный, видно было, что все эти люди по большей части толкутся без дела. Тем не менее на углах стало больше людей, чем в нашем Доме учения. Там мы теперь вынуждены были порой ждать, пока соберется миньян, а от учения люди и вовсе увиливали — едва помолившись, тут же уходили, не прочитав ни псалмы, ни главу из Мишны. Тем не менее в нашем Доме учения дела обстояли все-таки лучше, чем в большинстве других молитвенных домов, потому что у нас каждый день все еще молились коллективно, а в тех домах миньяны собирались уже не каждый день, и поэтому там молились когда так, когда эдак, в зависимости от числа пришедших. Исключение составляла Большая синагога, где всегда собиралось несколько миньянов и потому молились часто. Так что если у нас не набиралось десяти взрослых мужчин, мы посылали туда и просили одолжить нам парочку-другую молящихся.

В Большой синагоге молящиеся были в основном из простых людей, которые не любили наш старый Дом учения. Почему не любили? Потому что в прежние времена, когда евреи были сильны в городе и главы общин пренебрежительно относились к простым людям, в старом Доме учения тем, кто был малосведущ в Торе, не разрешали сидеть на скамьях, а приказывали стоять возле раковины. В субботу и праздники им не разрешалось также надевать высокий штраймл — только сподик [197], а в Субботу видения, предшествующую Девятому ава, дню траура по Иерусалимскому храму, когда ученые мужи сами надевали сподик вместо штраймла, простолюдинам даже сподик запрещался, велено было носить простую будничную шапку, потому что почет положен только мужам ученым, знающим Тору. И хотя сегодня в старом Доме учения нет уже ученых мужей, изучающих Тору, и образованные сравнялись с необразованными, но неприязнь простых людей к ученым мужам не исчезла. Как-то раз мы собрались на молитву, и нам не хватило одного человека для миньяна. Я попросил одного из Большой синагоги дополнить наш миньян. Он выпрямился, как столб, и сказал: «Вот как! Значит, Моше-рабейну и еще восемь таких же ученых, как он, не могут помолиться, пока не попросят Салпаада [198], сына Хефера, прийти и дополнить миньян, а когда нужда в Салпааде проходит, они рассказывают, будто видели, как он собирает ветки с деревьев в субботу и побивают его за это камнями?»

Рабби Хаим, как всегда, подмел пол, растопил печь, разложил скатерти и зажег свечи и керосиновые лампы. Мы спокойно помолились, встретили субботу и прочли вечернюю молитву аравит. Но когда кантор благословил вино, не нашлось ребенка, чтобы его выпить [199]. Я поискал конфеты у себя в кармане и спросил у одного из молившихся: «Где твой сын?» Он ответил, запинаясь: «Остался с матерью». Я спросил второго: «А ты почему не привел своего сына в Дом молитв?» Он ответил: «Я и себя-то самого чудом привел. Все будние дни человек изнуряет себя в поисках заработка, приходит суббота — хочется спокойно отдохнуть».

Как хороши были субботние вечера в то время, когда Дом учения был полон евреев и дети окружали пюпитр кантора и отвечали вслед за ним «Аминь»! А сейчас, когда отцы видят чудо в том, чтобы самим прийти на молитву, какое же чудо из чудес должно случиться, чтобы они привели и сыновей?

Я опять пошарил в кармане. Конфетные обертки давно порвались, и теперь конфеты прилипли к моим пальцам. Я обтер пальцы тряпкой и побрел в свою гостиницу подкрепиться. А после еды вернулся в Дом учения, чтобы объяснить людям прямые толкования и скрытые намеки в недельной главе Торы, как я обычно делал каждую субботу вечером. Пришли три человека и сели возле печки. Один зевнул, другие за ним, а когда он сам перестал зевать, они своими зевками снова его заразили. Я раскрыл книгу и стал прислушиваться к шагам снаружи. Прошло с полчаса, но никто больше не пришел. Я подумал: «А эти, что сидят со мной рядом, — эти почему не просят меня объяснить им что-нибудь? Ну если они сейчас попросят, я сам не стану им ничего объяснять!» Но они и не думали просить. И поскольку они молчали, я подумал: «Когда двое сидят и слова Торы звучат между ними, то Шхина пребывает тут же. Много их или мало, надо говорить. И даже если есть один-единственный, который хочет услышать слова Торы, нельзя отказывать ему в этом».

Но пока я так думал, эти трое выскользнули за дверь и ушли.

Странно чувствует себя человек, который наполнил чрево свое главами Торы и словами мудрецов, а никто не хочет его слушать. Тем более что в предыдущие субботы я не готовился специально, рассчитывая говорить то, что вложит мне в уста Всевышний, а на этот раз приготовил многое.

Я стоял один-одинешенек в Доме учения и глядел на горящие свечи. Сначала я сказал им: «Напрасно вы стараетесь», но потом подумал-подумал и поправил себя: «Нет, это не так, ведь вы стараетесь ради субботы».

Я разгладил чистую скатерть на столе и закрыл свою книгу.

Не для того я пришел сюда, чтобы пообщаться с людьми. И даже не для того, чтобы толковать главы Торы. И тем не менее это общение и эти толкования делали мое пребывание здесь приятнее. И может быть, во мне даже рождалась некая толика гордости, когда я стоял перед общиной и говорил. Но уж конечно эта гордость была не больше той, что испытывает указка, которой учитель указывает детям буквы.

Я встал и надел пальто. Но перед тем как уйти, я мысленно повторил все те слова, которые приготовил, чтобы произнести перед общиной.

Нынешняя недельная глава начиналась словами «Вот исчисление того, что употреблено для скинии, скинии откровения» [200], а слова, которые я хотел произнести, были связаны с окончанием главы: «Ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева во все путешествие их» [201].

Требуется определенная точность в понимании слов «перед глазами всего дома Израилева». Разве это о домах сказано «глаза»? И что хочет сказать нам Раши [202], благословенной памяти, когда объясняет, что места остановки тоже называются «путешествием»? Я намеревался вернуться к фразе: «И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию» [203]и напомнить, что слава Господня не составляет часть облака, поэтому облако покрывает скинию, а слава входит в нее и наполняет ее собою. И потому сказано, что Моисей не мог войти в скинию, потому что ее осеняло облако и занимала собою слава. И лишь когда облако поднималось, сыны Израилевы, то есть дом Израилев, вновь отправлялся в путешествие свое. А значит, слава Господня наполняла скинию и на остановках, и в пути, и потому путешествие — это и то и другое.