Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

Праздник Песах уже ждал за порогом, и пришли мои пасхальные заботы. По правде говоря, в гостинице у меня ни в чем не было недостатка: стол всегда накрыт и заставлен едой, и, уж конечно, на Песах тоже ни в чем не будет недостатка, ведь хозяйка сказала мне: «Хотя ты не ешь мяса, но не беспокойся, голодным не останешься, я тебе приготовлю такие вкусные молочные блюда, каких ты в жизни своей не ел». Но душа человека жаждет на Песах быть в окружении родных и друзей, тем более если это для него первый Песах, когда он вдали от своих домашних.

Увы, в городе, где я родился, у меня не было ни родных, ни друзей. Кто не умер обычной смертью, как умирают все люди, тот погиб на войне, а кто не погиб на войне, тот умер из-за тягот войны, а кто выжил после войны, тот уехал в другую страну. Я снова был один, как и в первый день возвращения в Шибуш. Но в первый день по приезде я нашел себе гостиницу, а сейчас эта гостиница стала мне как чужая, потому что из-за желания быть в эту ночь в другом месте, я забыл, что у меня есть постоянное место в этом городе. Я уже было подумал, не пригласит ли меня городской раввин к своему столу, как вдруг мне пришла в голову мысль провести Песах с рабби Хаимом.

Весь тот день у меня не выходил из головы стих из Псалмов: «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» [212]Я готов был нанять женщину, чтобы она очистила дровяной сарай и помыла пол, а я внесу туда два стула, и расстелю на столе белую скатерть, и зажгу много свечей, и принесу подушки, чтобы положить вокруг, и выйду на рынок, и куплю мацу и вино, и принесу вкусную еду из гостиницы, и мы с рабби Хаимом сядем вместе. Как хорошо и приятно сидеть братьям вместе!

Я изложил свой план рабби Хаиму. Рабби Хаим сказал: «Я уже обещал вдове и сиротам Ханоха сидеть с ними». Я предложил: «Я буду сидеть с вами». Он посмотрел на мою одежду и сказал огорченно: «Господин не может сидеть с ними».

Я спросил: «Почему?»

«Из-за бедности».

«Разве я презираю бедных?»

«Совсем нет, но не всякий человек способен их вынести, потому что их бедность безобразна».

Я вспомнил несколько историй о людях, которые попали в отдаленные места, и настал Песах, и с ними произошло чудо — им встретился знатный и богобоязненный вельможа, который втайне от властей пригласил их праздновать с ним в его дворце. В наше время такие чудесные и удивительные дела уже не происходят. Но если правда, что у главного священника в нашем городе отец — из евреев, то он, возможно, привержен к их христианской вере только вовне, а у себя дома ведет себя как благочестивый еврей. Пойду-ка я к нему — может быть, он пригласит меня к себе на праздник.

Пока я забавлялся этой странной мыслью, привычка уже привела меня в гостиницу, и я оказался за праздничным столом.

Праздничное настроение царило в гостинице с самого начала пасхального седера [213]и до самого его конца. Тот, кто до этой пасхальной ночи никогда не видел господина Зоммера, мог бы по ошибке решить, что он весельчак. Его глаза были широко открыты, и я Не преувеличу, если скажу, что у него даже брови блестели. И эти его всегда полуприкрытые глаза были теперь не только широко открыты, но и смотрели на нас с явной симпатией. Рахель задала положенные четыре вопроса [214], Долек и Лолек доказали свою доблесть в обращении с винным стаканом, и нечего и говорить, что Йерухам превзошел всех в выпивке. Во время чтения отрывков из Агады [215]господин Зоммер предложил Йерухаму тоже прочесть, воскликнув при этом: «Посмотрим, посмотрим, как читает этот турецкий подданный!» — и Йерухам прочел Агаду сначала с сефардским произношением, потом с йеменским, а под конец — со странным русским, как читают принявшие еврейство новообращенные. А когда пришло время есть афикоман, оказалось, что Бабчи его украла. Отец обещал ей, как это принято, подарок взамен украденного афикомана, и тогда она его вернула, а он отказался дать ей кусок от украденного, пока она не откажется от обещанного, и Долек шепнул ей: «Откажись и не ешь. Если ты съешь, тебе будет запрещено есть и пить всю ночь, и ты не сможешь поесть с хлебом у нас в клубе».

После седера Йерухам устроил хору и вытащил в круг своих шурьев и невестку, а потом они вытащили своих отца и мать, поставили их в центре и стали кружиться вокруг них. Велики праздники Божьи, когда радуются даже безбожные люди.

Для меня Божьи праздники — дни подведения жизненных итогов. Тем более этот праздник, который я встречал вдали от дома. Я вспомнил те дни, когда был ребенком и задавал своему отцу, благословенной памяти, положенные четыре вопроса, и тот год, когда мой младший сын (да не смешаем мы мертвых с живыми) впервые задал эти же вопросы мне. Я вспомнил и все те пасхальные вечера, которые пережил между моими собственными вопросами и вопросами моего сына. Были среди них годы, прошедшие в благополучии, и были годы, прошедшие в неблагополучии. Благословенно имя Божье. Чего жаловаться живому человеку?

Много раз уже мне хотелось навестить Фрейду-Кейсариху, но, когда я вспоминал о ней, время оказывалось неподходящим, а когда время было подходящее, я о ней не вспоминал. Но вот в будние дни Песаха оба эти обстоятельства совпали, и я наконец отправился к ней.

Дом Фрейды стоял на Гимназической, неподалеку от Стрыпы. Война, разрушившая большие дома, обошла этот дом стороной, и он стоял, невредимый, как и тридцать — сорок лет назад, почти не изменившись, если не считать того, что изменили в нем многие годы. И так же, как он не изменился снаружи, не изменился он и внутри. Тот же пол, вымазанный желтой глиной, и мешок расстелен на полу, наподобие ковра, и большая печка стоит в углу, синяя с красным верхом. А рядом с печкой стоит Фрейдина кровать — она и тахта, и кухонный стол одновременно. Днем Фрейда месит на ней тесто и режет его на лапшу, а вечером снимает с нее доску и ложится. Лежит и не спит, потому что ночь — это время, когда многие люди лишаются сна, и она иногда лежит так всю ночь напролет, даже глаз не смыкая. Почему же ты не смыкаешь глаз, моя Фрейда? Ну, во-первых, она должна следить за своими слезами, чтобы они не испортили ее лицо. А во-вторых, она привыкла следить за тенями, которые отбрасывает в лунном свете ее мебель, — так ей чудится, будто она не одна в доме. Ведь с того дня, как ушел Элимелех, ее последний сыночек, она осталась одна-одинешенька, и ей хочется, чтобы ночью казалось, что в доме еще кто-то есть.

«Может быть, ты, дорогой мой, скажешь, что тени — это наши грехи, как говорят многие дети, но я тебе скажу, что грехи — это те тени, которые отбрасывают люди, а у мебели тени чистые, ведь вещи — существа добродушные, они не делают людям зла. Наоборот, мои вещи добры ко мне. Когда я им рассказываю о своих бедах, они не говорят мне: „Перестань болтать, старуха!“ Вот и ты, мой птенчик, такой же добродушный: я болтаю и болтаю, а ты стоишь и слушаешь. Это душа твоей матери переселилась в тебя. Она никогда не делала мне замечаний и всю жизнь слушала мою болтовню. Но как же это я говорю, что ее душа переселилась в тебя, ведь ее душа на том свете?! Я имела в виду не саму душу, сыночек, а ее добрые качества, ведь качества матери передаются ее детям, что плохие, что хорошие, правда? Вот я об этом и говорила, что к тебе перешли все хорошие качества твоей матери. Я так и сказала жене господина Зоммера, когда ты послал мне через нее картошку, мацу и немного жира. И то же самое я сейчас говорю тебе. Не суди меня, мой птенчик, что я повторяюсь, — из-за всех тех несчастий, которые на меня навалились, я все время боюсь, что забуду, что хотела сказать, вот и повторяюсь. А человек обязан воздать хвалу и благодарность за все, что ему дают и посылают, иначе он может забыть поблагодарить и Святого, благословен будь Он, за все то добро, которое Он нам ниспосылает. Потому что, когда Благословенный видит, что люди неблагодарны, Он отводит от них глаза. А когда Господь перестает, не дай Бог, следить за людьми, люди тут же затевают войну друг с другом. Я с самого начала этой войны говорила, что она случилась из-за тех неблагодарных, которые остались в нашем мире. Ты припомни, сколько добра сделал наш кайзер русским, когда они бежали от японцев, и он позволил им остановиться в нашей стране. А русский царь не только не поблагодарил его, но, наоборот, пошел на него войной. И какой был ему конец, русскому царю? Пусть бы такой конец был у всех врагов Израиля! И не говори мне, что наш кайзер тоже умер. Я ведь тебе сказала, что наш кайзер умер по совсем другой причине, потому что пришел конец его дням и годам. И еще потому, что евреи были в это время заняты и не успели попросить милосердия к нему.