Александр Амфитеатров - Сумерки божков
- Название:Сумерки божков
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1909
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Амфитеатров - Сумерки божков краткое содержание
Сумерки божков - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Прежде всего ты мой… И потом — мой… И опять — тоже мой… Пусть все в жизни будет для тебя игрушка, потому что сам ты игрушка — моя!
Все житейские привязанности и принадлежности великого артиста — иллюзии. Действительна и победна лишь одна его принадлежность: публике, которой он кумир и невольник, учитель и балованное дитя!
Конечно, чуждость, невольно накоплявшаяся между супругами, была замечена чуткою театральною средою. Казалось бы, что жены людей успеха, — видимые счастливицы, которым бешено завидуют сотни дам, поклоняющихся мужьям их, — настолько удачно превозвышены супружескою любовью своею, так гордо обеспечены принадлежностью своею герою толпы, что — уж из недр толпы-то этой никакому, хотя бы самому смелому Дон Жуану или Ловеласу нельзя — безумно даже — думать об ухаживании за супругою полубога. Но за кулисами действует другая, более смелая и опытная психология.
— Душа моя, — любил повторять старый циник Захар Кереметев, — когда человек становится любовником всех женщин, у него истощаются ресурсы про домашний обиход, и его собственной жене очень скучно. А когда жене скучно, то кому-нибудь из знакомых мужа будет весело. Когда мужья бесятся от ревности к… — и он сыпал именами, — мне, душа моя, хочется успокоить это бедное дурачье, что они отлично отомщены… Этому великому Дон Жуану самому систематически ставит рога его аккомпаниатор. Вон у того Фоблаза сын — живой портрет нашего контрабасиста. [386] Фоблаз — герой-соблазнитель из многотомного фривольно-авантюрного романа «Любовные похождения кавалера де Фобласа» (1787–1790) французского писателя Жана Батиста Луведе Кувре (1760–1797).
А сей Ловелас, едва успел открыть курсы пения, как его супруга поспешила сбежать с учеником-баритоном.
И красивую Нану Лагобер тоже окружило кольцо мужского негодяйства — праздных аппетитов, устремленных к женскому телу, предполагаемому одиноким, заброшенным, скучающим, ревнующим… Но и обрывала же этих господ Надежда Филаретовна!
— Что вы мне сплетничаете подлости о муже? Во-первых, врете. Во-вторых, неинтересно. В-третьих, какое вам дело? На ревность думаете взять? Я, миленький, не консерваторка только что со скамьи.
Так и прослужила сезон недотрогою.
На зиму Берлога взял дорогой ангажемент в большой южный город с первоклассным театром, в антрепризу с громадным артистическим авторитетом. Надежда Филаретовна, — весь последний летний месяц мрачная, как туча, — наотрез отказалась не только служить вместе с мужем, но даже следовать за ним.
— Не желаю быть брелоком на цепи твоих успехов.
— Нана, это — дикий каприз!
— Ничуть. Я не пара тебе ни в жизни, ни на сцене. Я желаю работать сама по себе. У меня тоже есть контракт.
Она назвала. Берлога в изумление и гнев пришел.
— Да ведь это же — клубная сцена! Опера на пятачке.
— Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе.
— Нана! Глупо!
— Оставь! По Сеньке и шапка.
— Да ведь вы прогорите через две недели!
— Тогда приеду к тебе на хлеба.
Уперлась и настояла на своем. Берлога уехал один. Надежда Филаретовна проводила его на вокзал. Была спокойная, мягкая, нежная, — словно не жена пред разлукою, но старшая сестра, напутствующая брата к хорошему делу, полному ожиданий пользы и посулов славы. Провожало Берлогу много народа. Но когда он, откланявшись, отулыбавшись, откачнулся в бегущем поезде от окна и почувствовал в вагоне, что вот он — один, — то — единственным длящимся впечатлением от пестрой толпы, лиц и одежды, улыбок и киваний, белых платков в воздухе, — вставали и долго сопровождали его два огромные голубые глаза из-под темной какой-то, черной почти, широко оперенной шляпы… И казалось Берлоге почему-то, что — вот сейчас огромные, голубые, неплачущие глаза Наны светились для него в последний раз и простились с ним навсегда. И он не знал — страшно ли и жалко ему от того или — как школьнику, выпущенному на свободу, — хотелось тому поверить.
А Надежда Филаретовна, проводив глазами поезд, подозвала к себе того маленького антрепренерика, к которому она подписала контракт на зиму.
— Моисей Артурович, я должна вас предупредить. Ищите себе другое контральто. На меня не рассчитывайте.
Антрепренер не удивился.
— Конечно, Надежда Филаретовна, мне очень грустно потерять вас из персонала, но, откровенно говоря, я был заранее в том уверен. Конечно, теперь, когда Андрей Викторович делают такую блестящую карьеру, мое маленькое дело уже не для вас. Конечно, сохрани меня Бог, чтобы я вас удерживал. Большому кораблю, конечно, большое и плавание.
— Благодарю вас. Неустойку-то все-таки поди взыщете?
— Неустойку, конечно, взыщу, потому что сейчас, перед самым сезоном, новое контральто искать — это, сами понимаете, конечно, денег стоит. Конечно, с большою надбавкою против бюджета придется взять.
Надежда Филаретовна подала ему пачку сторублевок и контракт свой.
— Пересчитайте, ровно тысяча.
— Очень хорошо-с… Конечно, очень благодарю вас… Однако ведь оно не к спеху… Я, конечно, мог бы подождать… Прикажете расписку?
Расквитавшись с антрепренером, Надежда Филаретовна ушла с вокзала. Ей пришлось миновать группы провожавших мужа ее, почти сплошь знакомые: вчерашние друзья, приятели, подруги, близкие и нужные люди. Что она ни с кем не простилась и старалась скрыться спешно и незаметно, это в жене, расстроенной первою разлукою с любимым мужем, никого бы не удивило. Но — когда ей кое-кто все-таки поклонился, Надежда Филаретовна престранно и преневежливо не отвечала, будто и не видела, хотя глядела прямо в упор всею глубокою лазурью удивительных очей своих.
— Найми извозчика к Никитским воротам, — приказала она артельщику на подъезде. — Чтобы был лихач.
И помчалась на мягких рессорах и тихих резинах по Москве, только что вымытой, будто лакированной коротким ливнем, сквозь солнце, из пролетной, буйной тучки. И были голубые глаза ее — спокойные, чуть движные, будто каменеющие: глаза человека, отбывшего муку жестокой борьбы и вышедшего из нее. к решению большому и дерзкому, — последнему.
Дождевые ручьи вдоль тротуаров, расцвеченные коричневым блеском, весело и мутно стремились из нахолмных покатых переулков к перекресткам с низменной улицей. Стоки под чугунными решетками, не успевая пропускать наплыва, кипели и клокотали грязною пеною. У одного такого водопадика Надежда Филаретовна приостановила своего лихача. Сняла с руки свое обручальное кольцо и — бросила в сток.
— Трогай.
А небо было — нежно-голубое, детски-невинное, чистенькое после грозового купанья, — в разорванных клочьях дымчатой, уже прозрачной тучки, в золоте солнца, рассмеявшегося полуденною радостью по омытым дробными каплями окнам, по мокрым крышам.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: