Александр Амфитеатров - Сумерки божков

— Конечно. Но зачем, Елизавета Вадимовна?

— Просто, — хочу знать, можете ли вы молчать, если надо?

— Если вы прикажете, Елизавета Вадимовна, я готов перемолчать даже белугу.

— Будто?

— Честное слово. Та, когда ее из воды вынимают, ревет, а я — хоть в огонь, хоть в воду — не пикну.

Она скользнула по лицу его смеющимся серым взглядом, будто чешуею змеи под солнцем поиграла, и сказала:

— Посмотрим… когда-нибудь попробую… интересно испытать…

Как-то раз на уроке, в антракте вокализов, Печенегов подробно рассказывал Светлицкой о смешном и беспутнейшем маскараде в одном из театриков местных. Светлицкая много смеялась… Прошло дней десять. И вдруг Печенегов получает анонимную телеграмму, приглашающую его именно в такой точно беспутный маскарад.

Полетел расфранченный, праздничный, торжествующий. Он не сомневался, что наконец — свершилось! — вызывает его Светлицкая… решилась-таки покончить с условными комедиями и прелюдиями: альфонс так альфонс, разврат так разврат!..

Влетел в назначенную телеграммою ложу. С диванчика поднялась дама в черном домино. Озадачился: нет, не Светлицкая — ростом выше, не та фигура…

— Ну-с, посмотрим, как вы хорошо молчать умеете! — заговорила она ему навстречу.

— Елизавета Вад…

— Т-с-с! Два уговора: маски не снимать, имен не произносить…

В письме Сергея Аристонова из Казани Елизавета Вадимовна прочла следующее:

Любезная Лизета!

В последний раз дерзаю называть тебя сим нежным именем, потому что жребий судьбы моей совершился и ты никогда больше не увидишь меня ни живым, ни мертвым. Жизнь моя доселе была пуста и небрежна, и я мотался в недрах вселенной, подобно горошине в пустом пузыре, куда фатальный случай бросит, и никому не был полезен, а многим вреден, в том числе прочих всего больше себе самому. Так как, воображая гордое величие своей неукротимой натуры, утешался непокорством, что живу, ничего не делая и никому не уважая, но в действительности на место того теперь вижу в себе пример унижения чрез самодурство, что был я просто бездельник и шематон и даже мог очутиться на стезе отчуждения вроде как бы праздного и преступного хулигана. Чрез каприз своей фантазии тебе, Лизета, я много напрасного зла причинил, в чем, прошу тебя, прости мне гордость поведения, которым стеснял твою могущественную породу, предназначенную для очарования умов человечества, чтобы восхищались и делались лучше чрез просвещение, чего в тебе прежде, будучи недостаточен образованием, не понимал. Уважаю твой великий талант, Лизета, и того свинства ты от меня никак не увидишь, чтобы лег камнем на дороге твоей, как скоро усматривается она обществу на пользу и бедным людям в надежду избавления от суровых тягостей несносных судеб. Не товарищ я тебе, Лиза, в торжестве твоего профессионального совершенства, чрез которое ты возносишься к сферам! Андрей Викторович доказал мне чрез талант свой бесплодие моего существования, тогда как человек обязан, подобно Фра Дольчино, жить и работать для свободы подобных ему индивидуев, и который к тому не оказывает поступков, тот есть трутень своего улья и подлежит истреблению. Потому что — кто других не освобождает, тот сам не свободен, и он есть природный раб, так что представляет собою позор для человеческой породы и человеческая порода не должна того позора в себе терпеть. Который природный раб собою много самодоволен, то лучше взять его и повесить за шею или утопить в реке Волге, чтобы не застил света прочим, которые в своем свободном сознании. Понявши всю свою прежнюю напрасность, не хочу я чувствовать себя подверженным подобной недостойной судьбе, и ухожу я в жизнь грозную и на дорогу страшную, а — как и куда, тебе того знать не надо, о том только грудь моя знает да еще один человек, который и груди своей вернее. Знаю, что дорога та для меня безуспешная, и кроме как сломить на ней свою буйную голову, другого исхода для себя не жду. Но мне то все равно, даже радостно. Потому что так себя понимаю, что — лишь бы людям пример дать. Потому что я, как образования лишен и примерами цивилизации подавлять не в состоянии, то, по крайней мере, должен обнаружить душу большую, которую в себе ощущаю, и дала (зачеркнуто: «ъ») мне ее всемогущая (зачеркнуто: «ий») природа (зачеркнуто: «Бог»), чтобы положить ее за ближних братьев моих. Лиза! прости и прощай! Никогда меня не увидишь! Прости, прости, ежели мало любил! Видно, не для женской любви я на свет родился. И, сколько ни любил, все равно: последняя ты была у меня, больше уже никого любить не стану и не успею! Спасибо тебе, Лизанька, за всю твою девичью ласку, а — коли что услышишь теперь обо мне, то молчи и в знакомстве со мною не признавайся, потому что тебе может быть чрез то вред: иду я на такое дело, в котором чужих голов не щадят и свою оставляют. Последняя моя просьба будет, чтобы ты строго сохранила секрет насчет наших с тобою отношений от Андрея Викторовича. Нехорошо мы поступали, что обманывали такого отличного человека. Вина в том моя, и всю ее без остатка с тебя на свою совесть беру. Крепко я его возлюбил, потому что добродушный он человек и имеет в себе простоту, которая сама своей силы не понимает. Очень это огорчительно и стыдно быть против него коварным лицемером и предательскою свиньей. Я пред Андреем Викторовичем всю свою душу до донышка выложил, каков я был, кто я таков и как дальше быть намерен. Только насчет тебя одной утаил, потому что не смог, совестно. А, главное, по-опасался, чтобы ему чрез то душу не поранить и большой боли не причинить. Все равно этого больше уже не будет, так зачем знать, что было? Все прошлое, как мертвое, зарываю в земле! А ты, Лиза, если судьба пошлет тебе счастье и устроит тебя с Андреем Викторовичем в настоящий любовный союз, люби его, береги и жалей. Потому что великая это для тебя честь, что ты нашла близость и благоволение в его душе, широкой и вдохновительной. К ней с одним своим расчетом и голою корыстью подходить — все равно, что святое место ограбить.

Прощай! Адреса не даю и ответа не жду. Считай так, что я умер, и письмо мое есть завещание. Мой паспорт сожжен, и личность уничтожена. Имя испепелено, и от жизни отказ, а от рода-племени нечего и отрекаться, потому что их у меня не было. Прости — прощай, Лизета!

В закатный час поди к реке смотреть,

Как волны свинцовые катятся, будто змея.

Которая волна будет кровью гореть,

Та самая волна есть моя!

Лихом не поминай, а я тебя буду помнить до гроба с всегдашнею благодарностью!

Искренно тебе дружелюбный и преданный, сегодня еще

Сергей Аристонов,

а завтра уже никому не известный

Нэмо [420] Нэмо — капитан Немо, герой романов Ж. Верна «Таинственный остров» и «80 тысяч лье под водой».