Александр Амфитеатров - Сумерки божков

Сергей же твердо стоял на своем:

— Никаких правильных чувств я от вас не слыхал, но, как выражали вы коровье мычание на манер черкасского быка, то была моя прямая служебная обязанность, чтобы просить вас вон из театра.

— Ежели и просить, то вы должны словами, а никак не за ворот. Я за место деньги платил.

— Другие тоже деньги платили. И если теперь им мешает слушать оперу который-нибудь неповинуемый прохвост…

— Господин околоточный! Извольте прислушаться: ругаются в вашем присутствии!

— Нисколько я не ругаюсь, а только установляю факт личности.

— За этакий ваш факт можно вас и в морду!

— Что же не бил, покуда я тебя за ворот тащил?

Сергей был вне себя от негодования. С тех пор как он понял, что такое опера Нордмана, в чем ее суть и за что восстает против нее враждебная интрига, его безразличная боевая энергия осмыслилась и получила твердое направление.

«Так вот что, голубчики, вам не по нраву пришлось? — думал он в какое-то воображаемое, враждебное пространство, злобно косясь на толстогубого и белявого клакеров, обессиленных общим энтузиазмом и поэтому чувствовавших себя весьма глупо. — Вот вы какие соколы? Богачи и начальство хотят парню рот заткнуть, чтобы не смел кричать о нуждах бедного человека, а вы позволяете себе — на такую пакость — наймоваться? Ах, воши лохмотные! Да — шевельнись вы теперь только: контрабаса внизу не пожалею, — обоих в оркестр спущу!..»

Толстогубый и белявый чувствовали гневную предубежденность грозного соседа, проникавшую их, как магнетический ток некий, и сидели — ни гу-гу! тише воды, ниже травы. Но — которого-то из их товарищей, вероятно, особенно совестливого, что — деньги взяты, а скандала нет, угораздило-таки прорваться. И, когда Сергей бросился в ту сторону, толстогубый с белявым только переглянулись: дескать, — ну и влетит же кому-то из нашей братьи от этого ирода… по первое число!..

Подписав составленный протокол, Сергей направился в партер, еще мерцающий несколькими лампами. В ярусах уже не было ни души, и электричество погасло. Перед оркестром еще бушевала кучка молодежи человек в шестьдесят, но занавеса для них не поднимали. Какой-то господин, не слишком молодых лет и скверно бритый, но в студенческом мундире, вскочил на стул и держал речь. Сергей приблизился. Господин тараторил, как трещотка. Звенело в воздухе:

— Наплыв гражданских чувств… Подъем… Искусство пролетариата… Протест… Эксплуатация труда капиталом…

Господина окружало уже человек с десяток. Прислушивались. По боковому проходу летел к нему с искаженным лицом испуганный Риммер. Из главных дверей показались два полицейских мундира. Они наблюдали, но не спешили вмешаться, будто поджидали чего-то. Сергей взглянул на них, взглянул на оратора и вдруг — сообразил. Господин скривил рот, повысил голос:

— Долой…

Но, не договорив, сам слетел долой со стула: Сергей сдернул его за руку. Вокруг Сергея зашумели. На Сергея бросились. Сергея ругали. Сергея толкали.

— Как вы смели?

— Негодяй! Черная сотня!

— Вы оскорбили нашего товарища!

Пленника вырвали из рук контролера. Сергей храбро смотрел в распаленные лица, напиравшие на него пламенным кругом.

— Эх вы! — крикнул он наконец. — Умники! Провокаторской хари от товарища отличить не умеете!

— Что? Что? Что? — посыпались полоса, как листья в осеннюю бурю.

— А то, что мундир на нем, сукине сыне, студенческий, а штаны — форменные, жандармские. Подайте мне его сюда, я его к начальству сведу… вон стоят архангелы! пусть поцелуются!

— В самом деле, господа, — вмешался один барин постарше и солидного либерально-земского типа, — контролер едва ли не прав. Этот господин очень подозрителен. Чуть ли я не встречал его на улице в полицейском мундире…

— Еще бы я не прав, — самоуверенно говорил Аристонов, — я из Петербурга. Мы, питерские, к подобным гадам присмотрелись. Глаз наметанный.

— Вспомнил и я! — почти радостно воскликнул толстый, юный, розовый техник. — Я намедни рожу эту в биргалке видел… в штатском… он с околоточным — у стойки— пиво пил. [327] Биргалка — пивная (нем. Bier — пиво).

Толпа рассвирепела.

— Давайте его сюда!

— Допросить!

— Осмотреть!

— Бей его, товарищи!

— Господа! господа! помилосердуйте! здесь театр! — усовещивал бледный, в желчных пятнах, летучею мышью мечущийся Риммер.

— Бей!

Но бить было некого: провокатор воспользовался замешательством, когда толпа отняла его из лап контролера, и успешно скрылся в полумраке огромного зала.

— Как есть — вороны! — бесцеремонно поблагодарил толпу Сергей Аристонов.

— Под креслами уполз!

— Ложи обыскать надо. В ложах прячется.

— Нет, верно, в оркестр перескочил…

Полицейский чин приблизился от входа. Студенты фыркали.

— Расходитесь, господа, расходитесь.

Ему отвечали со злобою и насмешкою:

— Расходимся, господин, расходимся.

— Господа, — умолял Риммер, — не подводите театра под штраф!

Другой полицейский расспрашивал Сергея:

— Что здесь у вас было?

Сергей посмотрел ему в толстое, неумело лицемерное лицо, ухмыльнулся, мигнул студентам и отвечал:

— Так что, господин пристав, какой-то мерзавец пытался произнести возмутительную речь, но я ему воспрепятствовал…

— Вы должны были задержать его и представить властям, — сухо возразил полицейский.

— Не управиться было, господин пристав: сильный черт, извините на худом слове… Но, ежели угодно вашему благородию, то — что ушло, не пропало. Извольте произвести обыск в зале. Где-нибудь здесь прячется. Далеко скрыться не мог.

Полицейский, не отвечая, будто не слыхал, отвернулся и зашагал в другую сторону. Студенты захохотали.

— Расходитесь, господа, расходитесь.

Выходя из театра, группы публики невольно смолкали и робели, видя пред собою черные, попарные, будто муравьиные, шеренги городовых, ожидавших скончания своего тяжелого, скучного наряда. Когда мимо проходил Сергей Аристонов, полицейский офицер окликнул его:

— Вы! как вас там?

— Что прикажете?

Сергей приостановился — вызывающий, ярый. Он чувствовал в трех шагах за собою Риммера с двумя товари-щами-контролерами, а недалеко впереди дружескую кучку студентов и не боялся быть арестованным втихомолку, без свидетелей и защиты.

Полицейский грозил ему пальцем в белой перчатке.

— То, что вы не в свое дело суетесь… Смотрите! Нос оторву! Я вашу рожу запомнил.

Сергей хладнокровно возразил:

— Очень приятно слышать. Можете, значит, кланяться мне на улице.

— Ах, каналья!

Но Сергей уже исчез в переулке.

Один полицейский хохотал. Другой злобился.

— Все равно. Зачту вперед. Не сегодня, так завтра — от нас не уйдет. Видна птица по полету. Я его рожу запомнил.