Густав Майринк - Произведение в алом

Я очарован ее несказанной красотой. Она по-прежнему юна и ничуть не постарела с тех пор, как я видел ее сегодня ночью во «сне».

Медленно поворачивается ко мне Атанасиус Пернат, и сердце мое обмирает...

И вот, вижу я мужа, сотворенного по образу и подобию моему, и мнится мне, будто заглянул я в предвечное зерцало, ибо лики наши подобны один другому, аки две капли воды...

Потом створы смыкаются, и вновь пред взором моим возникает царственный Гермафродит, сияющий как бы светом невечерним...

Старый привратник возвращает мою шляпу и говорит - мне кажется, его глас доносится до меня из бездны земной:

- Мой господин, Атанасиус Пернат, самым почтительнейшим образом благодарит и просит извинить его великодушно, ибо отнюдь не из сердечной черствости не приглашает он вас, странник, посетить сей чудный вертоград, но единственно пользы вашей для, понеже суровый запрет, налагаемый на братию сокровенной

обители идущей из глубины веков традицией, возбраняет падшим потомкам Адама ступать своей нечестивой стопой под благодатную сень вечнозеленых кущ.

Далее надлежит мне известить вас, странник, что господин мой шляпы вашей не надевал, поелику от его всевидящего взора не укрылась и такая ничтожная малость, как сие досадное недоразумение, случившееся, надо полагать, по его всегдашней рассеянности. Ничего не поделаешь, таким уж он на свет уродился, оно и понятно -человек не от мира сего, или, как изволил выразится он сам в присущей ему курьезной манере: шляпа!

Премного досадуя на свою оплошность, он, однако, льстит себя надеждой, что его собственный головной убор не слишком досаждал вам своим размером и старомодной формой и не обрек на бессонницу, заставив страдать от мигрени, буде таковая неприятность все же случилась, то господин мой, Атанасиус Пернат, просит вас, странник, пребыть в покое, ибо, воистину, дело в шляпе!..

Перевод рассказов осуществлен по изданиям: Meyrink Gustav. Des deutschen Spiefiers Wunderhorn. Verlag Albert Langen. Munchen, 1916; Fledermause. Kurt Wolff Verlag. Leipzig, 1916; Das Haus zur letzten Latern. Frankfurt/M. - Berlin, 1993.

Этот? Чтобы он снова ходил? - спросил удивленно антиквар и, сдвинув очки на лоб, уставился на меня в полной растерянности. - Да зачем он вам? Одна-единетвенная стрелка и... и никаких цифр, - добавил он, задумчиво рассматривая хронометр в ярком свете рабочей лампы, - вместо них какие-то диковинные цветы, животные, даже демоны... - Принялся считать загадочные символы, закончив, недоуменно поднял на меня глаза: - Четырнадцать? Вообще-то циферблат принято делить на двенадцать частей! Первый раз в жизни вижу столь странный механизм. Мой вам совет, сударь, оставьте этот хронометр в покое - стоит он, ну и пусть себе стоит. Тут и двенадцать-то часов иной раз кажутся вечностью. Ну как, скажите на милость, узнать по нему правильное время? Да и кому нынче взбредет в голову жить по таким нелепым часам! Разве что какому-нибудь законченному сумасброду, чудаку не от мира сего...

Мне не хотелось откровенничать с незнакомым человеком и объяснять ему, что именно такой «чудак не от мира сего» стоит сейчас перед ним, ведь других часов у меня никогда не было, возможно, поэтому всю свою жизнь я жил невпопад - когда следовало переждать, спешил, когда надо было спешить, медлил, - и промолчал.

Расценив мое молчание как знак того, что я по-прежнему настаиваю на своем бессмысленном желании и во что бы то ни стало хочу, чтобы эти ни на что не годные часы снова ходили, антиквар покачал головой, взял миниатюрный ножичек из слоновой кости и осторожно, стараясь не повредить инкрустированный драгоценными камнями корпус, приоткрыл крышку, украшенную старинной эмалью с изображением какого-то фантастического существа, управляющего квадригой: это был человек с петушиной головой и женскими грудями, вместо ног - две змеи, в правой руке он держал солнце, а в левой - кнут.

- Похоже, сударь, он вам дорог как память... Понимаю, понимаю, фамильная реликвия... - окинув меня подозрительным взглядом, пробормотал антиквар, которому явно не давал покоя

мой загадочный интерес к этому, по его мнению, никчемному и даже какому-то жутковатому хронометру; решив, что угадал, он сразу почувствовал себя увереннее и, довольный своей проницательностью, спросил: - Вы, кажется, упоминали, сударь мой, что он остановился сегодня ночью? Если не ошибаюсь, в два часа? Вот эта крошечная красная двурогая голова быка, по всей видимости, и означает два часа...

Ни о чем подобном, если мне не изменяет память, я не говорил, но, что правда, то правда, прошлой ночью хронометр действительно остановился в два. Хотя, чем черт не шутит, может, у меня и вправду сорвались с языка несколько слов, но... но как ни напрягал я память, а вспомнить ничего более определенного не мог - видимо, все еще не оправился после ночного потрясения, ведь в то самое мгновение, когда часы остановились, сильная судорога свела мое сердце и мне на миг показалось, что я умираю. Сознание мое помутилось, и, терзаемый страшным предчувствием, что оно вот-вот покинет меня, я судорожно ухватился за последнюю, еще слабо пульсировавшую мысль: лишь бы не остановились часы, лишь бы не остановились... В сумеречном состоянии, когда все мои чувства утратили точку опоры, я перепутал хронометр с собственным сердцем. Впрочем, такая символическая подмена, похоже, характерна для большинства умирающих. Уж не потому ли часы так часто останавливаются в момент смерти своего хозяина? Увы, мы, люди, почти ничего не знаем о тех магических силах, которые порождают порой наши мысли...

- Любопытно, любопытно, - пробормотал антиквар и, под неся свою лупу к лампе, так чтобы часы попали в ослепительно яркий фокус, указал мне на едва заметные буквицы, выгравированные с внутренней стороны золотой крышки.

Я прочел:

«SUMMA SCIENTIA NIHIL SCIRE»

- Любопытно, - задумчиво повторил антиквар, - этот ваш хронометр, сударь мой, и впрямь произведение безумца. И думаю, не ошибусь, если скажу, что сделан он в нашем городе.

Подобные курьезные механизмы можно по пальцам перечесть. Вот уж никогда бы не подумал, что созданные этим сумасбродом часы действительно могут ходить - всегда считал их просто забавными безделушками. Это его маленькая причуда - помечать все свои чудные творения этим странным и парадоксальным девизом: «Высшее знание - ничего не знать».

Я не понял, кого он имел в виду - кто бы мог быть этим сумасбродным мастером. Хронометр был очень древним, он принадлежал еще моему деду, но из слов антиквара следовало, что тот гениальный безумец, к творениям рук которого принадлежал сей фантастический механизм, жив и поныне!