Густав Майринк - Произведение в алом

Должно быть, и путь к нему описал, да так подробно, что я шел как во сне, даже не особенно задумываясь, куда несут меня ноги, похоже преотлично знавшие сей таинственный маршрут, - они вывели меня за черту города, и предо мной простерлась белая призрачная дорога, которая меж благоухающих лугов убегала в бесконечность.

Впившись в мои пятки, за мной волочились две черные змеи, не иначе как яркое лунное сияние выманило их из земли. Похоже, это они исподволь отравляли меня ядом сомнения: ты никогда его не найдешь, ведь сотни лет прошли с тех пор, как он покинул сей мир...

Чтобы отделаться от них, я резко свернул влево на боковую тропу, и там уже моя тень тут как тут - вынырнула из-под земли и мигом проглотила коварных гадов. Явилась, чтобы

проводить меня к месту, смекнул я, и глубокий, нерушимый покой сошел в мою душу при виде того, как уверенно и целенаправленно, не отклоняясь ни вправо, ни влево, бежала она предо мной; я не сводил с нее глаз, довольный, что не надо следить за дорогой. Мало-помалу мной вновь овладело то неописуемо странное чувство, которое испытывал еще ребенком, когда сам с собой играл в придуманную мной игру: зажмурив глаза, твердым шагом шел я вперед, не думая о том, упаду или нет, - это было как разрешение от всякого земного страха, как ликование устремленной к небу души, как обретение бессмертного Я, и тогда со мной уже не могло случиться ничего плохого.

И тотчас холодный, исполненный ядовитого скепсиса рассудок - этот заклятый враг, которого каждый смертный носит в себе, - отступил от меня, а вместе с ним и последние сомнения, что я не найду того, кого ищу...

Наконец, после долгого-долгого странствования, моя тень устремилась к широкой глубокой канаве, тянувшейся вдоль дороги, и, шмыгнув в нее, оставила меня в одиночестве... Так, судя по всему, я у цели. Иначе зачем бы моей черной провожатой меня покидать!

С мертвым хронометром в руке я стоял в каморке того, о ком знал лишь то, что он один может вернуть его к жизни.

Часовых дел мастер сидел за маленьким столиком и в лупу, закрепленную специальной повязкой на его правом глазу, сосредоточенно рассматривал какую-то крошечную сверкающую вещицу, лежавшую перед ним на дощечке в светлых прожилках. За его спиной на белой стене тянулась по кругу, как по большому циферблату, витиеватая вязь прихотливо выписанных буквиц:

Вздох облегчения вырвался из моей груди: здесь я в безопасности!.. Замкнутое в магический круг заклинание не допускало в свои священные пределы эту ненавистную обязанность думать, рассчитывать, приводить в соответствие со здравым смыслом и отвечать на все эти отвратительно благоразумные вопросы: как ты сюда попал, как преодолел стену, как прошел через парк?..

На обтянутой красным бархатом полке лежали часы, десятки, сотни часов - из синей, зеленой и желтой эмали, инкрустированные драгоценными камнями и с изящной гравировкой, гладкие, ребристые и с филигранной насечкой, одни плоские, другие выпуклые, как яйцо. Я их не слышал: они тикали совсем тихо, однако сам воздух, паривший над ними, казался живым от того призрачного, неуловимого ухом стрекотания, которое они издавали. Кто знает, может, в этом зачарованном царстве механических инсектов сейчас бушевала буря...

На отдельном постаменте возвышалась небольшая гора из красного полевого шпата, пестрые цветы полудрагоценных камней росли на ее склонах, а в укромном уголке сего райского вертограда с самым невинным видом, как будто ничего дурного и не замышлял, затаился скелет с косой - так сказать, живое олицетворение сакраментального «memento mori» [128] Помни о смерти (лат.). - Здесь и далее примечания переводчика. романтического Средневековья, - терпеливо поджидавший, когда же можно будет скосить всю эту пышную красоту. Но вот наконец приспевало время жатвы, и ликующий симпатяга косарь, с костяной физиономии которого не сходила белозубая улыбка, принимался за работу - при каждом взмахе своей заточенной на славу косы он задевал хрустальный колокольчик, похожий не то на мыльный пузырь, не то на шляпку какого-то сказочного гриба, и тот всякий раз рассыпался таинственным потусторонним звоном. Внизу, под красной горой, располагался циферблат, выполненный в виде входа в пещеру, в которой, вдали от любопытных глаз, царила суета сует - неустанно пульсировали бесчисленные маятнички, из стороны в сторону вертелись

зубчатые колесики, сжимались и разжимались крошечные пружинки, совместными усилиями приводившие в движение хитроумный механизм.

Стены каморки до самого потолка были увешаны старинными настенными часами - с надменно-недоступным выражением отрешенных от мирской суеты лиц, они священнодействовали, творя время мерными, величаво степенными взмахами массивных, украшенных причудливой резьбой маятников, и не забывали при этом глубоким, прочувствованным басом проповедовать свое наставительное «так-так».

В углу, в стеклянном саркофаге, застыла, вытянувшись во весь рост, Спящая красавица - бедняжка изо всех сил старалась казаться спящей, однако легкое ритмичное подрагивание минутной стрелки выдавало, что она ни на миг не упускала из поля зрения проказливое, то и дело норовящее улизнуть время. Другие нервные, эксцентричные дамочки эпохи рококо, кокетливо, словно соблазнительные мушки, выставляющие напоказ свои вычурные отверстия для ключей, буквально задыхались под тяжестью изысканных украшений, а все равно семенили, во что бы то ни стало стараясь опередить завистливых соперниц хотя бы на секунду. Маленькие озорные пажи, хихикая и дразнясь - цик, цик, цик, - едва поспевали за ними.

Далее длинная череда, подобно тяжеловооруженным рыцарям закованная в сталь, золото и серебро, - похоже, эти доблестные латники на славу попировали и теперь спали хмельным сном, время от времени похрапывая и позвякивая своими цепями, как будто, немного проспавшись, собирались тут же вступить в бой с самим Кроносом.

На карнизе какой-то бравый дровосек в штанах цвета красного дерева и с огромным, победно сияющим медным носом старательно пилил время, словно опилки рассыпая вокруг свое настырное тиканье...

Монотонный надтреснутый голос вернул меня к действительности:

- Все они были больными, я вернул им здоровье.

Целиком уйдя в созерцание хрупких механизмов, я совсем забыл о существовании старика и сначала решил, что слышу бой каких-то древних курантов.

Часовщик кивнул, сдвинул лупу на середину лба, так что, отражая свет лампы, она сияла теперь, подобно третьему, испепеляющему все живое оку Шивы, и, перехватив мой взгляд, впился в меня своими непроницаемо черными глазами.