Августъ Стриндбергъ - На шхерахъ

Люди, сидѣвшіе спиной къ льдинѣ и ничего не подозрѣвавшіе, сложили весла. Лодку понесло къ водопаду, вышина котораго достигала трехъ иди четырехъ метровъ; волна на мгновеніе прикрыла лодку зеленымъ, какъ изъ бутылочнаго стекла, куполомъ; затѣмъ вода всей массой упала по другую сторону, и лодка, какъ вышвырнутая невидимой силой, пронеслась дальше. Она была наполовину полна воды, а пассажиры едва не задохнулись отъ сильнаго давленія воздуха.

Три человѣка сразу вскрикнули, какъ напуганные кошмаромъ во снѣ; не было слышно лишь четвертаго рулевого. Онъ только указалъ рукой на шхеру, гдѣ на разстояніи нѣсколькихъ кабельтовъ блестѣлъ огонь. Инспекторъ опустился на дно лодки и неподвижно лежалъ въ такомъ положеніи. Лодка вошла въ спокойную воду, качка прекратилась. Гребцы сидѣли, какъ оглушенные, и машинально продолжали грести, хотя въ этомъ уже не было необходимости: лодку и такъ несло вѣтромъ прямо къ пристани.

— Что привезли, добрые люди? — спросилъ старый рыбакъ. Его привѣтствіе "добрый вечеръ" было заглушено порывомъ вѣтра.

— Рыболовнаго инспектора! — тихо сказалъ надзиратель, вытаскивая лодку на берегъ около навѣса.

— А, это изъ тѣхъ, что обнюхиваютъ сѣти! Ну, я ему не завидую, а къ тому онъ еще и боленъ, — сказалъ рыбакъ Эманъ, который, повидимому, былъ главой бѣднаго немногочисленнаго населенія шхеры.

Надзиратель ждалъ, что инспекторъ самъ сойдетъ на берегъ, но маленькій господинъ продолжалъ лежать у мачты безъ движенія; обезпокоенный этимъ, надзиратель вошелъ въ лодку, взялъ на руки безжизненное тѣло и вынесъ на берегъ.

— Что кончился? — спросилъ Эманъ не безъ оттѣнка надежды въ голосѣ.

— Какъ будто похоже на то, — отвѣтилъ надзиратель и понесъ свою ношу наверхъ, въ избу своего брата.

Великанъ-надзиратель вошелъ въ комнату, гдѣ его невѣстка возилась у очага. Вся обстановка странно напоминала сказку о мальчикѣ-съ-пальчикѣ. Когда онъ положилъ маленькое тѣло на скамью, его бородатое лицо съ низкимъ лбомъ выразило состраданіе къ слабому.

— Посмотри, Марія, вотъ это рыболовный инспекторъ, — обратился онъ къ невѣсткѣ, здороваясь и обнимая ее. Дай ему чего-нибудь сухого сверху и мокраго внутрь, а тогда ужъ онъ самъ найдетъ свою комнату.

Лежавшая на твердой деревянной скамьѣ фигура инспектора имѣла жалкій и смѣшной видъ. Высокій бѣлый воротничекъ завернулся, какъ грязная тряпка, вокругъ шеи; изъ разорванной перчатки на правой рукѣ вылѣзли всѣ пальцы; манжеты приклеились къ перчаткамъ размокшимъ крахмаломъ. Маленькіе штиблеты на шнуркахъ изъ крокодиловой кожи потеряли свой блескъ и форму, и надзиратель съ невѣсткой едва могли ихъ стащить съ ногъ.

Наконецъ, хозяевамъ удалось снять съ злополучнаго моряка мокрое платье; они прикрыли его одѣяломъ и принесли горячаго молока и водки.

Сначала они пытались его растолкать, а потомъ надзиратель приподнялъ маленькое тѣло и медленно влилъ молоко въ широко открытый ротъ. Когда же невѣстка хотѣла дать водки, запахъ спирта подѣйствовалъ на инспектора, какъ сильно дѣйствующій ядъ; онъ оттолкнулъ рукой стаканъ и открылъ глаза. Очнувшись и придя въ себя, какъ послѣ укрѣпляющаго сна, онъ спросилъ, гдѣ его комната.

Комната, конечно, не приготовлена, но черезъ часъ, если онъ будетъ добръ полежать здѣсь и подождать, она будетъ совсѣмъ убрана.

Инспекторъ лежалъ и весь этотъ томительный часъ занимался разсматриваніемъ обстановки и обитателей унылой хижины. Это была казенная квартира надзирателя маленькаго отдѣленія таможни въ Восточныхъ шхерахъ. Въ избушкѣ было тѣсно, неуютно — лишь бы имѣть какой-нибудь пріютъ. Бѣлыя голыя стѣны были абстрактны, какъ понятіе о государствѣ; четыре бѣлыхъ прямоугольника замыкали пространство комнаты съ боковъ и были прикрыты сверху такимъ же бѣлымъ прямоугольникомъ.

Здѣсь было неуютно, холодно, какъ въ номерѣ гостиницы, предназначенномъ не для постояннаго жильца, а для проѣзжающихъ.

Повидимому, ни этотъ надзиратель, ни его предшественники не имѣли охоты за свой счетъ оклеивать комнату обоями для своего преемника или для казны.

На мертвой бѣлизнѣ стѣны выдѣлялась темная мебель плохой фабричной работы, но съ претензіей на модный фасонъ. Круглый обѣленный столъ изъ сучковатаго сосноваго дерева, выкрашенный подъ орѣхъ, былъ весь уставленъ посудой. Такого же дерева и пошиба — стулья съ высокими спинками, — нѣкоторые уже сломанные, на трехъ ножкахъ, — выдвижной диванъ, скроенный, какъ готовое мужское платье, на скорую руку, изъ самого сквернаго и дешеваго матеріала. Все было нелѣпо; ничто, казалось, не исполняло своего назначенія, не сулило отдыха и удобства; вотъ почему все было некрасиво, несмотря на украшенія изъ папье-маше.

Когда надзиратель во всю свою ширину разсаживался на стулѣ и опирался могучей спиной о спинку стула, его движеніе сопровождалось невыносимымъ скрипомъ и каждый разъ вызывало сердитое замѣчаніе хозяйки объ осторожномъ обращеніи съ чужими вещами. Надзиратель отвѣчалъ ей грубой лаской и взглядами, которые не оставляли сомнѣній въ характерѣ ихъ отношеній.

Непріятное чувство, вызванное у инспектора видомъ комнаты, усилилось при этомъ открытіи.

Какъ естествоиспытатель, онъ не придерживался ходячихъ взглядовъ относительно границъ дозволеннаго, но зато обладалъ сильно выраженнымъ инстинктомъ разумности извѣстныхъ законовъ природы. Онъ внутренно страдалъ, видя, какъ преступаются завѣты природы. Ему казалось, что онъ открылъ въ своей лабораторіи кислоту, которая отъ сотворенія міра всегда соединялась съ однимъ элементомъ, а теперь, вопреки своей природѣ вошла въ соединеніе съ двумя.

Это подрывало его представленіе объ эволюціи человѣка отъ безпорядочнаго полового общенія къ моногаміи.

Ему казалось, что онъ наблюдаетъ возвращеніе къ первобытнымъ временамъ, въ среду дикой человѣческой орды, которая жила массовой жизнью, какъ колонія коралловъ, когда естественный подборъ еще не положилъ основанія индивидуальной жизни.

Онъ увидѣлъ двухлѣтнюю дѣвочку съ огромной головой и рыбьими глазами. Она кошачьей походкой двигалась по комнатѣ, какъ бы боясь, что ее кто-нибудь увидитъ, и инспектору стало ясно, что сомнительное происхожденіе этого ребенка было причиной семейнаго разлада, что въ будущемъ этой дѣвочкѣ предстоитъ расплата за чужую вину.

Бъ это время дверь открылась, и вошелъ хозяинъ.

Онъ приходился роднымъ братомъ надзирателю, и по службѣ состоялъ въ подчиненномъ положеніи таможеннаго стражника. Онъ былъ еще крѣпче сложенъ, чѣмъ надзиратель, но у него было открытое, пріятное лицо, внушавшее довѣріе.

Привѣтливо поздоровавшись, онъ сѣлъ за столъ рядомъ съ братомъ, взялъ ребенка на колѣни и поцѣловалъ.