Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Вошел майор Киприянов в кабинет, словно сделал одолжение, будто оторвали его понапрасну от важных дел. И даже «слушаю вас» прозвучало покровительственно.

— Почитайте, Корнилий Юрьевич, письмо, — жестом приглашая садиться, попросил Кокаскеров. — Посоветуемся потом. Как у нас говорят: в каждой голове — тысячи дум.

— Вы хотите сказать: один ум хорошо, а два — лучше.

— Пусть будет так. Только учтите, нас здесь трое.

Томило хмыкнул, Киприянов недоуменно пожал плечами.

Читал письмо Киприянов основательно, а закончив, положил перед собой и, прикрыв ладонью, долго-долго смотрел в только ему ведомую даль. Кокаскеров и Томило терпеливо ждали, чувствуя себя лишними в этом кабинете. Но вот Киприянов все же заговорил:

— Подарок, считаю, стоящий. Отказываться не будем. Сделаем его переходящим. Лучшей заставе. Пригласим к годовщине пограничных войск — пятнадцатого февраля.

— Ого! — удивленно выпалил Томило. — Февраль всего ничего как прошел. Без малого год ждать?!

— А почему бы и нет. Не было меча — жили. А за год что случится. Распадется клуб ветеранов на металлургическом? Вряд ли. Расформируют отряд? Сегодня это почти исключено. Подготовимся основательней…

— Эка, подготовимся! Надраил пуговицы, сапоги вычистил и — на построение.

— Такой примитивизм. Я не позволю формальным подходом загубить полезное дело…

Полковник Кокаскеров слушал пререкания своих заместителей лишь краем уха., он воспринял идею Киприянова сделать меч переходящим с восторгом, даже себя ругнул, что не додумался до этого сам, но почти годовая проволочка его вовсе не устраивала. Покоробило и то, что не к годовщине части (если не знал, спросил бы) наметил приезд гостей, а к годовщине погранвойск, вот и думал Кокаскеров, каким манером втолковать новому политработнику, что предложение его фальшиво в своей основе. Тактичный ход подыскивал, а он, этот тактичный ход, не складывался. По его раскладке разговор получался резкий, без обиняков.

Дождался, когда иссякнет пустопорожняя, потому недолгая перепалка, и заговорил тоном хозяина, которого надлежит слушать и к слову которого нужно относиться уважительно.

— Ваше предложение, Корнилий Юрьевич, о переходящем призе я принимаю. Соревнование в войсках — дело новое, не испытанное еще, но, думаю, это на несколько лет внесет живость в борьбу за первенство. Согласен, что и спешить не следует. Подготовиться нужно. Только, почему пятнадцатого февраля?

— Как, почему? Пятнадцатого февраля тысяча девятьсот двадцать первого года Феликс Эдмундович Дзержинский подписал инструкцию по охране государственной границы; этот день и стал днем рождения советских пограничных войск, — привычно, как с трибуны перед новобранцами учебного пункта, пропономарил Киприянов. — А у нас, во всей стране, традиция: праздничные дела в праздничный день. Напишем председателю клуба пограничников письмо, там поймут нас. В ближайшее время я поручу политотдельцам подготовить предложение о соревновании за право принять дар рабочего класса. Победителей пригласим в отряд и доставим на правый фланг…

— Все это верно… Но у нашего отряда есть своя история. Она началась раньше двадцать первого года.

— Есть история пограничных войск. Официально подготовленная и утвержденная. Я привез с собой лекции, разработанные Москвой. Учеными. И, кстати, лекции одобрены официально. В них то, что каждый пограничник, особенно коммунист-пограничник, просто обязан знать, как Отче наш… Так вот, — перешел на лекторский тон Киприянов. — После победы Октября старый корпус пограничной стражи, приспособленный к защите интересов господствующих классов, не мог выполнять задачи, выдвинутые новой властью, новым классом, что делало невозможным использовать старую погранохрану, ибо на пограничных постах процветало взяточничество, через границу незаконно пропускались преступные элементы, отмечались и другие злоупотребления…

— Возможно, но, — попытался Кокаскеров остановить Киприянова, беспардонно начавшего читать лекцию, однако тот предостерегающе поднял руку.

— Минуточку, я не сказал главного. А главное в том, что Владимир Ильич Ленин девятнадцатого января тысяча девятьсот двадцать первого года подписал постановление Совета Труда и Обороны о создании специальных войск ВЧК, на кои возлагались обязанности охраны границ РСФСР. А пятнадцатого февраля того же года Феликс Эдмундович подписал Инструкцию. Лучшие части Красной Армии приняли под охрану границу молодой республики Советов-.

— Я бы хотел уточнить, — с улыбкой взрослого человека, слушающего лепет ребенка, заговорил Кокаскеров. — Участок границы от Каспийского моря до Алтайских гор был взят под охрану в ноябре двадцатого специально сформированной отдельной Туркестанской пограничной дивизией. По предложению Совета Труда и Обороны.

— На Памир, как говорят официальные документы, — с подчеркнутой сердитостью парировал начальник политотдела командира, который проявляет неуважение к слову политработника, а значит, воспитателя, — пограничный отряд отправился из Ташкента лишь в июне двадцать первого. Пробивался туда с боями. Под Гульчей бой. В Суфи-Кургане бой. Возможно, и эти исторические факты для вас аморфны?

— Вам знакомо имя генерала Костюкова?

— Да. Он уволен за противодействие генеральной линии партии…

— Так вот, — усилием воли Кокаскеров постарался не заметить реплики Киприянова, — рядовой казак Костюков, приняв командование пограничным гарнизоном на Алае у Богусловского, царского офицера, который тоже стал советским генералом и погиб в Отечественной, оставался с этим гарнизоном бессменно. Это тоже факт. А моя фамилия вам ничего не говорит? Кокаскеров. Зеленый солдат. Пограничник. Я жизнью обязан пограничникам. И моя мать тоже…

— Не думаете ли вы приурочить рождение пограничного отряда к своему дню рождения? — строго спросил Киприянов, упершись в Кокаскерова своими карими пустыми глазами. — Не слишком ли это?

Метнул гневный взгляд Кокаскеров в лицо наглому глупцу, резкие слова готовы были рвануться в ответ на выпад майора, но сумел Кокаскеров удержать их, вздохнул глубоко и ответил почти спокойно, по-восточному философски:

— Уста — весы разума.

Томило хихикнул пошленько, а Киприянов даже не дрогнул лицом. Неподвижно сверлил он глазами начальника отряда, но что удивляло Кокаскерова, впервые так внимательно вглядевшегося в лицо человека, стоявшего во главе политоргана отряда, так это полное отсутствие жизни в глазах. Так, черные пятна и — все. Какие мысли у человека, какое состояние души, какое настроение — ничего не видно. Там, где-то внутри, упрятано все. Не поймешь, только ли буквоед и себялюб в кресле начальника политотдела, или что-то страшнее…