Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Но совсем скоро все резко изменилось. Граница не приемлет волюнтаризма, ее либо нужно охранять, либо «избавляться от столбиков». Она — не колхозное поле, на котором можно экспериментировать, то горшочки торфоперегнойные тыкать в него, то квадратно-гнездовую кукурузу, то травить удобрениями… Граница не через года даст о себе знать, что гибнет, а сразу. Она заставила уважать себя, и хотелось это кому или нет, а пришлось восстанавливать порушенное. Но, как известно, строить — не ломать. Сразу появились вопросы. И главный из них — отсутствие молодых офицерских кадров. Начальника отряда уволили с партийным взысканием за неумело проведенное сокращение, отправили на пенсию начальника политотдела, тоже с выговором, а вслед за ним и кадровика, которому досталось на орехи больше всех. Отряд принял подполковник Кокаскеров, и пошли от него письма к прежним своим сослуживцам. Письма-просьбы. Вернуться в строй. А сделать это тогда было не трудно, ибо военкоматы слали бывшим офицерам повестки за повестками, и добровольцу открыли бы зеленую улицу.

Увы, желание вернуться изъявили только те, кто ничего, кроме пивных, в народном хозяйстве не нашел. Военкомат брал и таких, тем более, что туда они приходили чисто выбритыми, наодеколоненными, с пачками свежих газет под мышками. Но Кокаскеров судьбу всех отрядных офицеров знал, хотел поэтому вернуть только достойных.

Отказ за отказом. Не отвечали долго и, как он их называл, украинцы. Скучилась группа толковых парней и двинулась на крупный металлургический комбинат. Там тоже пошло дело у них хорошо. Один из них уже начальник участка, другой — парторг цеха, остальные — бригадиры. Все учатся заочно в институтах. Создали клуб ветеранов границы. На комбинате бывших пограничников, в разные годы служивших на заставах, оказалось много, и потянуло их на воспоминания о прежних боевых делах. И молодежь к ним липнуть стала. Знал об этом Кокаскеров, вот и надеялся, что вернутся офицеры в отряд и станут добрыми помощниками в ратном труде. Но ответ, который он наконец дождался, рассыпал в пух и прах маниловские его мечтания:

«… Мы в клубе ветеранов границы приняли такое решение: выкуем меч из лучшей стали и делегация привезет его вам. Как знак того, что берем мы над отрядом шефство. Лучших ребят-призывников станем к вам направлять по нашим рекомендациям. А после демобилизации клуб станет принимать их доклады о службе…»

И на том спасибо. Огромное. Выходит, не озлобились те, кому в свое время не оказалось места на границе, не во всем народе, выходит, донельзя упал авторитет пограничных войск, понимают люди, что нельзя границу бросать на произвол судьбы.

Полковник Кокаскеров поднял трубку и попросил:

— Начальника штаба.

Начальнику бы политотдела в первую очередь позвонить, по его части больше письмо (шефство, меч, посылка на службу в отряд лучших производственников — прекрасные показатели для воспитательной работы), но звать его не хочется. Ни рыба, ни мясо. О нем Кокаскеров так отозвался в разговоре с начальником войск:

«— Хрен редьки не слаще».

Ох и ошибался Кокаскеров. Новый начальник политотдела был и рыба, и мясо. Увы, только для себя. Скоро поймет это Рашид Кулович. Совсем скоро. Но пока он, недооценивая его, считал просто слабаком. Начальника штаба ценил выше, хотя начальник штаба отряда тоже из «старичков», переживших чистку. Выслуга у него большая, перспектив никаких, можно, как шутили местные остряки, ногой открывать дверь в кабинет начальства. Он, правда, этого не делал, но при разногласиях, естественных в работе, всем своим видом подчеркивал: «Послужите с мое, тогда и вводите новшество». Но при всем при этом он все же мог загореться. Не надолго, правда. Вот на это-то и рассчитывал начальник отряда. На меч, выкованный из лучшей стали. Дрогнет сердце старого служаки.

Постучавшись, вошел начальник штаба подполковник Томило, довольно округлой внешности, с пышной седой шевелюрой, отчего лицо его казалось маленьким, придавленным белой волосяной копной. В руках его была неизменная тетрадь в клеточку.

— Слушаю вас, Рашид Кулович, — садясь за приставной столик и раскрывая тетрадь, услужливо молвил начальник штаба. — Жду ваших указаний.

С прежним начальником отряда Томило держался вольней и уверенней, без этакого «чего изволите». Кокаскеров и так прикидывал, отчего с ним такая перемена, и эдак — выходило одно: юродствует. Потому, как обижен. Рассчитывал занять кресло начальника отряда, когда оно освободилось.

Еще раз переспросил Томило, как бы удивляясь паузе:

— Жду ваших указаний, — и поднес шариковую ручку (редкость по тем временам) вплотную к листу в готовности не упустить, не дай бог, ни одного слова.

— Вот тут, Яков Куденетович, нам всем указания, — подал письмо Кокаскеров, заставляя себя говорить ровно, не раздражаясь, будто все в порядке, будто не замечает он юродствующей почтительности.

Без охоты взял письмо начальник штаба, предположив, что в нем какая-то жалоба, по которой придется разбираться, а значит, вполне возможен выезд, чего он давно уже избегал: заставы высоко, минимум — две семьсот над уровнем моря, аппетит там теряется, сон беспокойный, и только начинаешь втягиваться, пора вниз. А это тоже не легче, организм тоже не вдруг перестраивается после высоты.

Пробегает подполковник строчку за строчкой и настороженность его отступает. Меч, это же прекрасно! Воскликнул даже, став на малое время самим собой:

— Вместе со знаменем хранить станем. А принять подарок торжественно! Весь отряд построить. С выносом Знамени части!

— Мудрому слову душа радуется, — поддержал Кокаскеров начальника штаба. — Так и поступим.

А Томило уже спешит ручкой по листку, записывая «указания». Как же, каждое слово — золотое.

Улыбнулся Кокаскеров, совершенно не обидевшись на столь быструю смену настроения у собеседника, начал даже подыгрывать подполковнику:

— Не только отряд построим с выносом Знамени, еще и от каждой заставы вызовем представителей. Лучших из лучших. Но выбирать придется, Яков Куденетович, непосредственно на заставе с учетом мнений командования, партийной и комсомольской организаций. Как вы считаете? Разумно?

Не вдруг ответил Томило. Дописал «указания», только тогда поднял голову.

— Возражений никаких. Но это — прямая обязанность начальника политотдела. Ему и карты в руки.

— Еще один мудрый совет, — кивнул Кокаскеров и, поднимая трубку, проговорил согласно: — Позовем майора Киприянова.

Майор тоже был уже в возрасте. Из засидевшихся в окружных кабинетах. Пережил лихую годину тихо-смирно и вот теперь, кажется, настал и его час, ибо на безрыбье и верхоплавка — хариус. В отряд он приехал всего несколько недель назад из Приморья, но вел себя уже так, словно не ему надлежало познавать и участок, и специфику высокогорной службы, а все должны учиться у него, столько лет проработавшего в окружном звене. В звене начальственном. Сухопарый, высокий, отчего казался моложе своих лет, он был сух и высокомерен в обращении со всеми. Даже с Кокаскеровым так строил разговор, будто за ним, политработником, последнее слово.