Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

По плацу, уставно вскинув руку к козырьку, чеканил шаг заместитель начальника заставы лейтенант Абрамов. Любо-дорого посмотреть. Среднего роста, он был в меру плечист, в меру фигурист, китель и галифе сидели на нем ловко, а хромовые сапоги лаково искрились на солнце. Сердце какого командира не дрогнет при виде ровного, ранжирного строя, и такого подтянутого офицера. Даже у Кокаскерова, пограничника до мозга костей, мелькнула мысль, что зря недоволен он прибывшим из армии молодым лейтенантом.

Но почему застава вся на ногах? Время еще предобеденное… Спросил об этом лейтенанта. Ответ получил четкий. Без тени сомнения:

— Общий подъем в тринадцать тридцать.

— Что? Все отоспали положенное?

— Никак нет. Время сна им определено после занятий. Перед ужином.

Даже для начальника отряда это оказалось неожиданным. Сознательно разрывать сон солдата? Когда требует обстановка, тогда оправданно, а тут — что-то совершенно новое. Но не теперь же выяснять. Сказал только, пока подходили к строю:

— Пограничники, товарищ лейтенант, шутники. Они спать ложатся, когда все встают. Привыкать к такому надо, лейтенант. Необходимо!

Продолжил разговор в канцелярии, куда, наконец, пришел и начальник заставы капитан Друзяка. Помятый весь, усталый. Не от сегодняшней лишней нагрузки, а усталый вообще. Без перерыва усталый. Начал было докладывать, но Кокаскеров остановил:

— Ваш заместитель доложил, спасибо. Садитесь и рассказывайте, как у вас дела?

— На уровне задач, товарищ полковник.

— Конкретней можете!

— Так точно. Плац вы уже видели. Хорош! В казарме — чистота. Охват занятиями — стопроцентный. Проводим ежедневно вечернюю проверку. Потом и прогулку. С песней. Строй сплачивает коллектив.

— Выходит, у вас основная плотность людей в казарме.

— Товарищ полковник! — с явной обидой ответствовал капитан. — Можете проверить планы охраны границы.

— Проверим, конечно. А пока еще вопрос: в городке следопыта давно были?

На помятом лице капитана появились признаки смущения. Ответил подневольно:

— Давненько.

— Думаю так, — подытожил короткий разговор Кокаскеров, — поступим: направим сюда группу офицеров штаба и политотдела для изучения вашего эксперимента. Договорились?

— Так точно, — без всякого вдохновения ответил капитан Друзяка. — Будем ждать.

Когда они, сделав все, что намечали, уезжали с заставы, майор Киприянов выговорил ее начальнику:

— Командование отряда приехало, а встречает заместитель.

— Виноват. Учту. Только, товарищ майор, и меня понять можно: четыре часа на границе. Есть? Есть, план охраны, боевой расчет, заполнение учетов, работа с сержантами, с заместителем. Больше четырех часов уйдет. А у меня, простите, год за год. И оклад сто двадцать пять рэ. Перегрузочка выходит. А что Конституция нам предписывает? Вот, ведь, дело какое.

— Вам же участок границы поручен. Родина вам его доверила, а вы о каких-то мелочах. Не патриотично для коммуниста.

— С меня, товарищ майор, спрос маленький. Не я начудил. Мое дело телячье. Только я — не осел.

Как ни тих был разговор майора с капитаном, Кокаскеров слышал его и, в какой уже раз, с горечью подумал, как обстоятельства меняют людей. Когда шло сокращение, Друзяка, тогда еще старший лейтенант, ловко скрывал свою «телячью» сущность. Он лизоблюдил, он из кожи лез, чтобы выказать свое согласие с тем, что творится, показать свои способности, хотя, как теперь понимал Кокаскеров, совершенно не соглашался с сокращением застав, а особенно с отменой льготной выслуги. Хотел он того или нет, а, выходило, поддержал «чудачества», как ловко теперь он определил прошлое. И чего ради? Чтобы удержаться. Но и это не ради великой цели, а ради корысти. Как только почувствовал обратный ход и понял, что время увольнений миновало, что для границы он стал ценен как кадровая единица, напыжился, приняв позу обиженного, и стал делать только то, что просто нельзя не делать. И когда появился у него заместитель, из армейских, он совершенно не думал о последствиях, о никчемных перегрузках, какие навалились на солдат, которые ночью несут службу, а днем живут по уставному распорядку, где все расписано с учетом полноценного ночного отдыха. Ему нравится зычная команда заместителя: «Застава, смирно!» — когда входит он, начальник, в казарму, а от мысли, что крик тот разбудит спящих после ночного наряда, он вяло отмахивается:

«Молодые. Уснут снова…»

Зато порядок везде. И охват занятиями стопроцентный. Ни один проверяющий не придерется.

Ловкая форма протеста: безделие, припудренное внешним блеском. Давно изловчилась к такому Русь. Очень давно. И когда иго давило, и потом, когда иноземщина верхние эшелоны власти захватила, с легкой руки Петра Великого. Кровью заливали правители открытый протест, а народу себя жаль, вот и приловчился. Все время совершенствуясь. Теперь вот бездеятельный протест прикрывается великой демагогией, лапшой на уши, пылью в глаза — все хорошо, лишь бы спокойно коптить небо и не участвовать в чудачествах государственного масштаба.

Очень хотелось Кокаскерову поделиться своими мыслями с начальником политотдела, посудачить с ним и, возможно, даже определить какие-то контрмеры, но понимал: не в коня корм. Пока, во всяком случае. Не откликнется душой. Даже не захочет понять всей глубины проблемы. Главное для него пока, кажется, тоже внешняя атрибутика. Его, начальника, не встретили, как положено. В этом он видит изъян…

Мысли Кокаскерова бурлили так же кипуче, как река, по берегу которой они ехали тихим шагом.

Застава и крепость рукой подать друг от друга. Ее бы, может, и не нужно было строить, но… Кто-то решил. Так и вышло. Заброшенная крепость казаков и новая застава. Застава тесная, крепость просторная. Не обогреешь зимой. Недавно совсем приспособил ее Кокаскеров под учебный пункт. Есть здесь и где молодых солдат разместить, есть где и учить.

Вот и водозаборный домик с насосом, монотонно урчащим. Налево — ворота. Гостеприимно раскрыты. Все командование учебного пункта ожидает. Как и положено. Порядок полный.

— Осмотрим крепость, проведем совещание по подготовке к встрече ветеранов, пообедаем и — к моим отцу с матерью, — придержав повод, сказал Киприянову Кокаскеров. — Познакомлю.

Вообще-то Кокаскеров не хотел брать в юрту к родителям майора, но приглашение вырвалось как-то само собой, и он пока что не жалел об этом. Впрочем, не пожалеет и потом, хотя начальник политотдела усложнит все, что можно усложнить в той обстановке, какая вдруг возникнет, зато получит хороший урок высокой нравственности, что станет заметным толчком к переосмыслению своего жизненного кредо.

Крепость, как и предполагал Кокаскеров, не отняла много времени. К обеду они действительно успели все осмотреть и определить, где, что и в какие сроки подремонтировать, навести, как любят говорить офицеры, марафет, поэтому в путь тронулись они без опоздания, и к брошенной заставе «Сары-Кизяк» подъехали еще задолго до темноты, когда солнце только начало пощипывать закатными лучами дальние снежные пики.