Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 26. Белые и синие

— В конце концов, — промолвил он, — я не вижу причины, помешавшей бы мне обратиться к вам с просьбой, честной и благородной одновременно.

— Я слушаю, — сказал Бонапарт.

— Я сын виконта де Богарне.

— Гражданина генерала, — мягко поправил его Бонапарт.

— Гражданина генерала, если вам угодно, или, если тебе угодно, — продолжал юноша, — в том случае, если вы настаиваете на обращении, введенном правительством Республики…

— Я ни на чем не настаиваю, — ответил Бонапарт, — лишь бы слова были четкими и ясными.

— Итак, — продолжал юноша, — я пришел попросить у вас, гражданин генерал, вернуть мне шпагу моего отца, Александра де Богарне, — он был генералом, как и вы. Мне шестнадцать лет, мое военное обучение почти завершено. Теперь настал мой черед послужить родине. Я надеюсь когда-нибудь повесить на пояс шпагу, которую носил мой отец. Вот почему я пришел просить вас об этом.

Бонапарт, любивший четкие и ясные ответы, с удовольствием слушал эту уверенную и разумную речь.

— Если бы я попросил вас, гражданин, дать мне более подробные сведения о вас и вашей семье, — спросил он юношу, — вы бы приписали эту просьбу любопытству или интересу, что вы у меня вызвали?

— Я предпочел бы думать, — ответил Эжен, — что слух о наших несчастьях дошел до вас и что именно вашим интересом объясняется благосклонность, с которой вы меня принимаете.

— Ваша мать тоже была в заключении? — спросил Бонапарт.

— Да, и она спаслась только чудом. Мы обязаны ее жизнью гражданке Тальен и гражданину Баррасу.

Бонапарт на миг задумался.

— Каким же образом шпага вашего отца оказалась у меня? — спросил он.

— Я не утверждаю этого точно, генерал, но имею в виду другое: вы можете приказать, чтобы мне ее вернули. Конвент приказал разоружить секцию Лепелетье. Мы живем в нашем прежнем особняке на Новой улице Матюринцев: нам возвратили его по распоряжению генерала Барраса. К моей матери явились солдаты и потребовали отдать им все оружие, имеющееся в особняке. Мать приказала отдать им мое двуствольное охотничье ружье, одноствольный карабин, купленный мной в Страсбуре, с которым я воевал против пруссаков, а также шпагу отца. Я не сожалел ни о двуствольном ружье, ни о карабине, хотя у меня с ним связано славное воспоминание, но, признаться, я жалел и жалею об этой шпаге, доблестно сражавшейся в Америке и во Франции.

— Если вам предъявят эти предметы, — спросил Бонапарт, — вы их, вероятно, узнаете?

— Безусловно, — ответил Эжен.

Бонапарт позвонил.

Явился унтер-офицер и замер, ожидая приказа.

— Проводите гражданина Богарне, — сказал Бонапарт, — в комнаты, куда сложили оружие секций. Вы позволите ему взять принадлежащие ему предметы, на которые он укажет.

С этими словами он протянул юноше руку, которой суждено было вознести Эжена столь высоко. Не ведая о будущем, юноша бросился к этой руке и сжал ее с благодарностью.

— Ах, гражданин, — произнес он, — моя матушка и сестра узнают, сколь добры вы были ко мне и, поверьте, будут вам столь же признательны, как и я.

В то же мгновение распахнулась дверь и без доклада вошел Баррас.

— Вот как, — сказал он, — я вижу знакомые лица.

— Я уже рассказал генералу Бонапарту, чем я вам обязан, — отозвался Эжен, — и рад повторить в вашем присутствии, что без вашей поддержки вдова и дети Богарне скорее всего умерли бы с голода.

— Умерли с голода! — усмехнулся Бонапарт. — Значит, не только командирам батальонов, отставленным гражданином Обри, грозит подобная участь?

— В самом деле, я не прав, — сказал Эжен, — ведь я служил у столяра и зарабатывал там на пропитание, а моя сестра — у хозяйки бельевого магазина, где из жалости ей платили столько же.

— Полно! — воскликнул Баррас. — Дурные дни миновали, а доброе время вернулось. Что же привело тебя сюда, мой юный друг?

Эжен сообщил Баррасу о причине своего визита.

— Почему же ты не обратился ко мне, — спросил Баррас, — вместо того чтобы беспокоить моего коллегу?

— Потому что мне хотелось познакомиться с гражданином генералом Бонапартом, — ответил Эжен. — Возвращение шпаги отца казалось мне счастливым предзнаменованием.

Поклонившись двум генералам, он вышел из комнаты вместе с фурьером, чувствуя себя гораздо увереннее, чем вначале, когда пришел к Бонапарту.

Два генерала остались одни. Оба с интересом смотрели вслед молодому человеку, пока за ним не закрылась дверь.

— У этого ребенка золотое сердце, — сказал Баррас. — Представьте себе, что в тринадцать с половиной лет — тогда я его еще не знал — он в одиночку отправился в Страсбур в надежде разыскать там документы, которые оправдали бы его отца в глазах Революционного трибунала.

Но Революционный трибунал не стал ждать: пока сын собирал документы, отцу отрубили голову. К тому же Эжену пора было возвращаться домой, ибо, если бы не Сен-Жюст, которого он встретил в Страсбуре, я даже не знаю, что бы с ним стало. В разгар спектакля он бросил вызов одному из заправил города, председателю клуба, великану по имени Тетрель.

Если бы люди, видевшие, как в этот день мальчик стрелял по пруссакам, не встали открыто на его защиту, бедняжка погиб бы.

— Я полагаю, — сказал Бонапарт с присущей ему лаконичностью, — что вы потрудились прийти сюда не для того, чтобы рассказывать мне об этом юноше, поскольку не подозревали о его визите ко мне.

— Нет, — ответил Баррас, — я пришел, чтобы преподнести вам подарок.

— Мне?

— Да, вам, — сказал Баррас.

Направившись к двери прихожей, он открыл ее и подал кому-то знак. Вошли двое мужчин. Они несли вдвоем на плече, как плотники носят доски, огромный свернутый холст, перевязанный веревкой.

— Господи! Что это? — спросил Бонапарт.

— Разве вы не говорили мне много раз о своем желании воевать в Италии, генерал?

— Вы хотите сказать, — прервал его Бонапарт, — что Франции придется рано или поздно решать там австрийский вопрос.

— Так вот, Карто, придерживающийся того же мнения, что и вы, давно заказал самую подробную в мире карту Италии. Я выпросил ее в военном министерстве, где сначала хотели мне отказать, но наконец все-таки дали, и теперь я ее вам вручаю.

Бонапарт схватил руку Барраса.

— Вот это настоящий подарок! — вскричал он, — особенно если эту карту преподносят мне как человеку, который должен ею воспользоваться. Разверните ее, — обратился он к мужчинам, что принесли карту.

Встав на колени, они развязали веревки и попытались расстелить карту, но для того, чтобы разложить ее полностью, требовалась в два раза большая комната.

— Что ж! — сказал Бонапарт, — вы заставите меня выстроить дом, чтобы разместить там эту карту.

— О! — воскликнул Баррас, — когда настанет время ею воспользоваться, вы, возможно, будете жить в достаточно просторном доме, чтобы пришпилить ее на стену между двумя окнами. Ну, а пока поглядите на развернутую часть: нет ни одного ручейка, ни единой реки, ни холма, которые бы на ней не значились.