Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 24. Шевалье де Мезон-Руж. Волонтер девяносто второго года

Возможно, это были злобные наветы; но если клевету повторяют все, она становится хуже правды, что держат в тайне.

Господин де Калонн тоже пал, признав дефицит и произнеся при этом страшную остроту:

— Дефицит существует, это верно, но его можно восполнить.

— Чем? — спрашивает Франция.

— Злоупотреблениями, — отвечает министр.

Таким образом, поддерживать платежеспособность государства можно было лишь злоупотреблениями. Если их уничтожить, то государство обанкротится.

Поэтому королеве дали прозвище Госпожа Дефицит.

Министром, в свою очередь, назначается де Бриенн. Это человек королевы или, вернее, аббата де Вермона. Бриенн назначил аббата де Вермона учителем французского языка при королеве, а аббат сделал г-на де Бриенна министром.

Во время пребывания Гийома в Париже произошло падение де Бриенна. Оно было великолепно: именно так парижане провожают ненавистных министров.

Париж был иллюминирован в Бастилии, на Кур-ла-Рен, от Монмартра до Монружа, а несчастного архиепископа Сансского осыпали бранью и освистали, чучело его сожгли; самого же министра гнали камнями до заставы. Еще немного, и его, как святого Этьенна, забили бы камнями насмерть.

На его место министром был назначен г-н Неккер.

Рассказав мне, кто такие были Мария Терезия и Мария Антуанетта, г-н де Калонн, аббат де Вермон и г-н де Бриенн, Друэ объяснил мне, кем был г-н Неккер.

Господин Неккер, столь хвалимый в 1789 году, был женевец, банкир, заёмщик; правда, он сам погубил займы, обнародовав в своем отчете за 1781 год данные о нищете монархии. Однако распространился слух, что г-н Неккер, оказавшийся в столь же затруднительном положении, как и его предшественники, будет вынужден созвать Генеральные штаты. Это означало призвать весь народ к осуществлению его прав, разрешив людям составить свои жалобы, сформулировать свои наказы и избрать выборщиков.

Избрать выборщиков, сформулировать наказы, составить жалобы означало дать голос немому духу народов. Мир думал; Франция же вскоре заговорит.

Таковы были новости, столь радовавшие трех наших охотников.

"Кто собирает народ, тот толкает его на бунт", — говорил кардинал де Ретц. Итак, народ скоро соберется; что же из этого последует?

Несомненно, волнения.

В них два сословия должны были потерять все, учитывая, что волнения будут направлены против них. То были дворянство и духовенство — привилегированные сословия прошлого.

Одному сословию предстояло всего добиться в этих волнениях. Им был народ — претендент на будущее!

Три молодых человека расстались, пожав друг другу руки и пообещав, что, как бы ни развивались события, никакая людская сила их не разлучит, ведь они были едины в своих принципах.

Самое удивительное, что они сдержали слово.

Легко понять, с каким жадным интересом я выслушивал все эти изречения, теории, объяснения, совсем для меня новые.

На другой день, как и было условлено накануне, я пришел в Сент-Мену, чтобы снять размеры перегородок и шкафов, которые хотел заказать мне г-н Друэ.

Он желал, чтобы они были дубовые, прочные, крепко сбитые; сроками он меня не ограничивал (лишь бы работа была сделана хорошо) и дал сто франков на покупку материала. Я не решился заговорить с ним ни о моем будущем учителе фехтования Бертране, ни о моем будущем преподавателе геометрии Матьё, ни о моем будущем наставнике в латыни аббате Фортене.

Свои сто франков я завязал в носовой платок. Эту сумму, как я помню, составляли четыре луидора, малое экю, одна монета в пятнадцать су и одна в пять су.

Это была самая крупная сумма, какую до тех пор я когда-либо держал в руках. Боясь потерять деньги, я завязал их в одном углу носового платка; из страха потерять платок, я привязал другой его угол к петлице куртки.

Проходя через Идет, я увидел Бертрана на пороге его дома. Поздоровавшись с ним, я продолжал идти своей дорогой.

— Ты что такой гордый, Рене? — спросил он.

— Я гордый?! Чем может гордиться бедный малый, вроде меня, господин Бертран?

— Я считал, что нам есть о чем поговорить.

— Со мной? — покраснев, переспросил я.

— Ну да. Друэ сказал мне, возвращаясь вчера вечером в Сент-Мену, что ты намерен учиться фехтовать.

— Неужели он был так добр?! — вскричал я, подпрыгнув от радости. — Что же вы ему ответили, господин Бертран?

— Что лучшего и не желаю. Если Друэ о чем-нибудь просит, разве можно ему отказать?

— Но разве он вам также не сказал, господин Бертран, что у меня совсем мало денег?

— Дело не в деньгах. Я буду давать тебе уроки бесплатно и от чистого сердца. Он сказал, что ты можешь предложить шесть франков в месяц, это мне подходит: на табак и вино хватит.

— Когда мы начнем, господин Бертран? — спросил я, дрожа от радости.

— Когда хочешь, малыш. Если бы ты уже не отшагал семь льё, я бы сказал тебе: сейчас!

— О, да я ничуть не устал! Семь льё — это пустяк!

— Черт возьми, какой молодец! Тогда заходи в ригу.

Я последовал за г-ном Бертраном; он, действительно, привел меня в ригу — ее глинобитный пол служил отличной площадкой для состязаний.

Коснувшись рапиры, рука моя дрогнула от удовольствия. Урок продолжался час. Через час я уже мог принять боевую стойку, знал пять парадов и четко выполнял дегаже.

— На сегодня хватит, — сказал Бертран, уставший раньше меня. — Черт меня подери, малыш, я тебя поздравляю: ты твердо стоишь на ногах и у тебя крепкая рука! Год таких уроков, как этот, и я разрешу тебе сразиться с Сен-Жоржем.

— Кто такой Сен-Жорж, господин Бертран? — спросил я.

— Неужели ты не знаешь?

— Я ничего не знаю, господин Бертран.

— Так знай: Сен-Жорж — самый отчаянный боец среди тех, что когда-либо жили под куполом небес, понял теперь? Я лично его знал, ведь он часто появлялся в полку королевы, навещая одного из своих друзей, тот тоже был мулат, как и Сен-Жорж. Смотреть, как они фехтуют, было наслаждение… Однажды жандармский офицер из Прованского полка, конечно не зная, кто такой Сен-Жорж, поссорился с ним из-за пустяка и Сен-Жорж смертельно его оскорбил. Офицер назначил место встречи во рву, под крепостными стенами города. Сен-Жорж пришел на поединок с половником и ни за что не хотел брать какое-либо оружие. Понятное дело, Сен-Жорж осыпал противника ударами ручкой половника, а тот не нанес ему ни единого туше; жандарм вспотел, вследствие чего подхватил плеврит и едва не умер.

— Какой вы счастливый, господин Бертран, вы были солдатом и видели так много!

— Не говори, поездить пришлось порядком.

Я надел куртку, снятую перед уроком, и не без смущения признался:

— Господин Бертран, вы знаете, я смогу заплатить вам лишь в конце месяца.