Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

Инар, полная противоположность Верньо, олицетворявшему до некоторой степени спокойствие, являл собою гнев Собрания. Он был родом из Граса, края терпких ароматов и мистраля, и потому временами ему случалось переживать неожиданные вспышки неудержимой ярости, подобные порывам этого исполина ветров, способного одним дуновением сдвинуть скалу и оборвать все до единого лепестки с роз; его незнакомый до тех пор голос вдруг загремел в Собрании словно нежданный гром первой летней грозы: с первым же его раскатом все Собрание вздрогнуло, даже самые рассеянные подняли головы и каждый, затрепетав, подобно Каину, когда обратился к нему Господь, готов был спросить: "Меня ли зовешь, Господи?"

Кто-то осмелился его прервать.

— Я спрашиваю, — вскричал Инар, — у Собрания, у Франции, у целого света, у вас, сударь!..

И он указал на прервавшего его господина.

— Я спрашиваю, есть ли среди вас хоть один человек, кто искренне и чистосердечно может утверждать, что эмигрировавшие принцы не замышляют против родины?.. Я спрашиваю, во-вторых, посмеет ли кто-либо из присутствующих в этом собрании отрицать, что любой заговорщик должен быть немедленно обвинен, задержан и наказан?

Если такой человек есть, пусть встанет!

Вам говорили, что снисходительность — долг сильного, что сила сама по себе обезоруживает, а я вам говорю, что нельзя терять бдительности; деспотизм и аристократия не знают смерти и сна, и если нации хоть на мгновение заснут, они проснутся в цепях. Самое непростительное из преступлений — стремление снова ввергнуть человечество в рабство. Если бы огонь небесный оказался во власти человеческой, следовало бы поразить им тех, кто покушается на свободу народов!

Подобные речи звучали впервые; это необузданное красноречие никого не оставило равнодушным, увлекая за собой, подобно лавине, сорвавшейся с Альп и потащившей деревья, скот, пастухов, дома.

Тотчас же было принято следующее постановление:

"Если Луи Станислав Ксавье, прими, французский, не вернется в течение двух месяцев, это будет означать, что он отказывается от права на регентство".

Затем 8 ноября:

"Если эмигранты не вернутся до первого января, они будут объявлены виновными в заговоре, подвергнуты преследованию и преданы казни".

Двадцать девятого ноября дошел черед и до духовенства:

"Священникам предлагается принести гражданскую присягу в недельный срок.

Уклонившиеся будут считаться подозреваемыми в мятеже; властям будет поручено наблюдение за оными священниками.

Если в коммуне, где таковые священники проживают, произойдут волнения на религиозной почве, директория департамента вправе удалить их из места обычного проживания.

Если они окажут сопротивление, они будут заключены под стражу сроком до одного года; если они будут подстрекать паству к неповиновению, — до двух лет.

Коммуна, которая прибегнет к вмешательству вооруженных сил, будет нести все расходы.

Церкви обязаны отправлять богослужения, оплачиваемые государством; в церквах, не занятых на службе у государства, могут быть заказаны богослужения другим духовным ведомством, однако разрешение не распространяется на тех священников, что отказываются принести присягу.

Муниципальные власти обязаны представить в департаменты, а те — в Собрание списки присягнувших священников, а также отказавшихся присягнуть, с пометками о том, связаны ли они между собой или с эмиграцией, с тем чтобы Собрание приняло меры по искоренению мятежа.

Собрание считает полезным распространение хороших книг, могущих просветить провинцию по так называемым религиозным вопросам: оно берет на себя расходы по их опубликованию и вознаграждению авторов".

Мы уже рассказывали о том, что сталось с членами Учредительного собрания — иными словами, с конституционалистами; мы показали, с какой целью был основан Клуб фейянов.

По духу члены его были очень близки парижскому департаменту.

Это был дух Барнава, Лафайета, Ламета, Дюпора, Байи, который еще был мэром, но вот-вот должен был лишиться своего поста.

Как они говорили, все увидели в декрете о священниках, "декрете, принятом против общественного сознания", и в декрете об эмигрантах — "декрете, принятом против семейных отношений", — средство испытать власть короля.

Клуб фейянов подготовил, а парижская директория подписала против обоих этих декретов протест, в котором обращалась к Людовику XVI с просьбой наложить вето на декрет, касавшийся священников.

Как помнят читатели, конституция предусматривала для короля право вето.

Кто подписал этот протест? Человек, первым предпринявший атаку на духовенство, Мефистофель, сделавший своей хромой ногой первый шаг к примирению: Талейран! Человек, так тщательно занимавшийся потом дипломатией, не очень хорошо разбирался в революции.

Слухи о вето распространились с головокружительной быстротой.

Кордельеры выдвинули вперед Камилла Демулена, улана революции, всегда готового вонзить пику прямо в цель.

Он разразился собственной петицией.

Однако он был невозможный путаник, когда пытался брать слово, и потому поручил Фоше прочесть петицию.

Фоше ее прочитал.

Она была встречена аплодисментами от начала до конца.

Вряд ли можно было представить вопрос с большей иронией и в то же время изучить его с такой доскональностью.

"Мы не в обиде, — говорил школьный товарищ Робеспьера и друг Дантона, — ни на конституцию, предоставившую королю право вето, ни на короля, пользующегося этим правом , так как помним о высказывании великого политика Макиавелли: "Если государь вынужден отказаться от власти, то со стороны нации было бы слишком несправедливо, слишком жестоко считать злом то, что он постоянно противится общей воле, потому что трудно и противоестественно по доброй воле прыгнуть с такой высоты ".

Проникшись этой истиной, беря пример с самого Господа Бога, в чьих заповедях никогда не говорится о невозможном, мы никогда не станем требовать от бывшего государя невозможного, то есть любви к суверенитету нации, и вовсе не считаем злом то, что он наложит вето именно на лучшие декреты".

Собрание, как мы уже сказали, встретило петицию аплодисментами, одобрило ее, решило включить в протокол и разослать его по департаментам.

Вечером в Клубе фейянов поднялось волнение.

Многие из фейянов, члены Законодательного собрания, не были на заседании.

Отсутствовавшие накануне ворвались на следующий день в зал заседаний.