Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

В эту минуту распахнулись двери в кабинет короля, отправлявшегося к мессе.

Дюмурье последовал за ним.

Все придворные шарахались от него как от зачумленного.

— Я же вам говорил, — шепнул ему со смехом король, — вот вы и скомпрометированы.

— Перед лицом аристократии, государь, — отвечал Дюмурье. — Этим король оказывает мне еще одну милость.

И он удалился.

Вечером в назначенное время Дюмурье вошел, держа в руках четыре депеши; де Грав и Кайе де Жервиль уже были здесь и ожидали короля.

Король и сам будто только и ждал появления Дюмурье: едва тот вошел в одну дверь, как король вошел в другую.

Оба министра торопливо поднялись; Дюмурье еще не успел сесть, так что ему оставалось лишь поклониться; король в ответ кивнул.

Затем он придвинул кресло к средине стола и, сев, пригласил:

— Садитесь, господа.

Дюмурье показалось, что дверь, в которую вошел король, осталась приотворенной, а висящий в дверном проеме гобелен колышется.

Был ли это ветер? Или это происходило от прикосновения какого-то человека, подслушивавшего через портьеру, которая мешала увидеть происходившее, зато пропускала звуки?

Трое министров сели.

— Вы принесли свои депеши, сударь? — обратился король к Дюмурье.

— Да, ваше величество.

Генерал вынул из кармана четыре письма.

— Каким державам они адресованы? — спросил король.

— Испании, Австрии, Пруссии и Англии.

— Прочтите.

Дюмурье еще раз бросил взгляд на гобелен и по тому, как он затрепетал, понял, что за ним кто-то подслушивает.

Он уверенно стал читать письма.

Министр говорил от имени короля, но в духе конституции: не угрожая, но и не проявляя слабости.

Он обсуждал истинные интересы каждого государства, связанные с французской революцией.

Так как государства жаловались на памфлеты якобинцев, он переложил вину за их достойную презрения брань на свободу прессы — свободу, под солнцем которой не только выводятся мерзкие паразиты, но и зреет богатый урожай.

Наконец, он требовал мира от имени свободной нации, наследственным представителем которой является король.

Людовик XVI слушал, и с каждой новой депешей его внимание возрастало.

— Я никогда не слышал ничего подобного, генерал! — заметил он, как только Дюмурье дочитал последнюю депешу.

— Вот как министры должны всегда писать и говорить от имени королей, — одобрил Кайе де Жервиль.

— Что ж, дайте мне депеши, — продолжал король, они будут отправлены завтра же.

— Государь, курьеры уже готовы и ожидают во дворе Тюильри, — заметил Дюмурье.

— Я бы хотел иметь копии, чтобы передать их королеве, — признался король, несколько смутившись.

— Я предвидел желание вашего величества, — сказал Дюмурье, — вот четыре точные, заверенные мною копии.

— В таком случае отправляйте ваши письма, — смирился король.

Дюмурье направился к той двери, в которую вошел; там его ожидал адъютант, и он передал ему письма.

Спустя некоторое время послышался конский топот: несколько лошадей выезжали разом со двора Тюильри.

— Хорошо! — проговорил король, когда все стихло, словно отвечая своим мыслям. — А теперь займемся составлением кабинета министров.

— Государь! — обратился к нему Дюмурье. — Прежде всего мне бы хотелось, чтобы ваше величество попросили господина Кайе де Жервиля соблаговолить остаться в нынешнем кабинете.

— Я его об этом уже просил, — отвечал король.

— Весьма сожалею, государь, однако я вынужден настаивать на своем отказе: я чувствую себя день ото дня все хуже и нуждаюсь в отдыхе.

— Слышите, сударь? — повернувшись к Дюмурье, спросил король.

— Да, государь.

— Кого же вы прочите в министры?

— У нас есть господин де Грав, он согласился остаться.

Де Грав поднял руку.

— Государь! — сказал он. — Речь господина Дюмурье удивила вас только что своей откровенностью; я же еще более того удивлю вас своим унижением.

— Говорите, сударь, — разрешил король.

— Вот, возьмите, государь, — продолжал де Грав, вынимая из кармана бумагу. — Вот что пишет обо мне одна всеми уважаемая дама; это несколько сурово, но вполне справедливо; будьте добры прочесть.

Король принял из его рук бумагу и прочитал следующее.

"Де Граву поручено военное ведомство; это во всех отношениях человек незначительный: природа создала его нежным и робким; предрассудки заставляют его проявлять гордость, а сердце повелевает быть любезным. Тщетно стремясь ко всеобщему примирению, он, однако, не имеет собственного голоса. Я так и вижу, как он на манер придворных вышагивает позади короля, высоко задрав голову, которая едва держится на тщедушном тельце, и выкатив белки своих голубых глаз, которые он может держать открытыми после еды лишь благодаря трем-четырем чашкам кофе; он немногословен будто из сдержанности, хотя на самом деле у него просто нет никаких мыслей; он настолько путается в делах собственного департамента, что рано или поздно подаст в отставку".

— Вот уж действительно оценка женщины, — заметил Людовик XVI, дочитавший записку до конца лишь по настоянию самого г-на де Грава. — Это написала госпожа де Сталь?

— Нет, государь, дело серьезнее: это оценка госпожи Ролан.

— И вы хотите сказать, господин де Грав, что согласны с ее мнением?

— По многим пунктам — да, государь. Я останусь в кабинете министров до тех пор, пока не ознакомлю с делами моего преемника, после чего буду просить ваше величество принять мою отставку.

— Вы правы, сударь: вы удивили меня даже более, нежели господин Дюмурье. Если вы твердо решили подать в отставку, я бы предпочел получить вашего преемника из ваших же рук.

— Я хотел просить у вашего величества позволения представить вам господина Сервана, человека порядочного в полном смысле этого слова, человека крепкой закалки, высокой нравственности, строгого философа и по-женски добросердечного; кроме того, государь, это просвещенный патриот, отважный воин и зоркий министр.

— Пусть будет господин Серван! Итак, у нас есть три министра: господин Дюмурье — министр иностранных дел, господин Серван — военный министр, господин Лакост — морской министр. Кому мы доверим финансы?

— С вашего разрешения, господину Клавьеру, государь; он прекрасно разбирается в финансовых делах и хорошо распоряжается деньгами.

— Да, — согласился король, — его действительно считают весьма энергичным и работоспособным; однако он слывет раздражительным упрямцем, мелочным и неуступчивым в спорах.

— Это недостатки, свойственные всем членам кабинета, государь.

— Оставим недостатки господина де Клавьера в стороне; итак, господин Клавьер — министр финансов. Кто возглавит министерство юстиции?