Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 22. Графиня де Шарни. Часть. 1,2,3 1996.

Калиостро".

Затем посетитель взял лампу, еще раз подошел к узнику, чтобы посмотреть, не проснулся ли он, и, видя, что тот по-прежнему спит, пошел, не переставая оглядываться, к двери камеры, за которой неподвижно стоял тюремщик Луи с невозмутимым смирением посвященного, готового к любым жертвам ради великого общего дела.

— Учитель, что я должен делать? — спросил он.

— Оставайся в тюрьме и исполняй все, что тебе прикажет господин де Фаврас.

Тюремщик поклонился, взял лампу из рук Калиостро и почтительно двинулся вперед, как слуга, освещающий путь своему господину.

В час пополудни того же дня секретарь Шатле спустился в сопровождении четырех вооруженных людей в темницу г-на де Фавраса и объявил, что тот должен предстать перед судом.

Маркиз был предупрежден об этом обстоятельстве графом Калиостро еще ночью, а в девять утра получил подтверждение от помощника коменданта Шатле.

Слушание дела началось в половине десятого и продолжалось еще в три часа пополудни.

С девяти часов утра зал был переполнен любопытными, жаждавшими увидеть приговоренного к смерти.

Мы говорим "приговоренного к смерти", потому что никто не сомневался, что обвиняемый будет осужден.

В политических заговорах всегда есть несчастные, заранее обреченные; толпа жаждет искупительной жертвы, и эти несчастные словно предназначены для нее.

Сорок судей расположились кругом в верхней части зала; председатель сидел под балдахином; позади него висела картина, на которой был изображен распятый Иисус, а перед ним, в другом конце зала, — висел портрет короля.

Зал суда был оцеплен двумя рядами гренадеров; дверь находилась под охраной четырех человек.

В четверть четвертого суд приказал привести обвиняемого.

Отряд из двенадцати гренадеров, с ружьями к ноге ожидавших этого приказания в центре зала, удалился.

С этой минуты все головы присутствовавших, даже судей, повернулись в сторону двери, в которую должен был войти г-н де Фаврас.

Минут десять спустя на пороге появились четыре гренадера.

За ними шагал маркиз де Фаврас.

Восемь других гренадеров замыкали шествие.

Узник шел в пугающей тишине среди затаивших дыхание двух тысяч человек, как это случается, когда перед собравшимися наконец появляется с нетерпением ожидаемый человек или предмет.

Маркиз выглядел совершенно спокойным и был одет с особой тщательностью: на нам был расшитый шелковый кафтан светло-серого цвета, белый атласный камзол, кюлоты такого же цвета, как кафтан, шелковые чулки, башмаки с пряжками, а в петлице — орден Святого Людовика.

Он был изысканно причесан, волосы его были сильно напудрены и лежали "волосок к волоску", как пишут в своей "Истории Революции" два Друга свободы.

На короткое время, пока г-н де Фаврас шел от двери до скамьи подсудимых, все затаили дыхание.

Лишь через несколько секунд председатель обратился к обвиняемому.

Он привычно взмахнул рукой, призывая присутствовавших к тишине, что было на сей раз совершенно излишне, и взволнованным голосом спросил:

— Кто вы такой?

— Я обвиняемый и узник, — ответил Фаврас абсолютно невозмутимо.

— Как вас зовут?

— Тома Маи, маркиз де Фаврас.

— Откуда вы родом?

— Из Блуа.

— Ваше звание?

— Полковник королевской службы.

— Где проживаете?

— Королевская площадь, дом номер двадцать один.

— Сколько вам лет?

— Сорок шесть.

— Садитесь.

Маркиз подчинился.

Только тогда присутствовавшие перевели дух; в воздухе пронесся зловещий ветер, словно повеяло жаждой мести.

Обвиняемый не заблуждался на этот счет; он огляделся: все устремленные на него глаза горели ненавистью; все кулаки угрожающе сжимались; чувствовалось, что народу нужна была жертва, ведь из рук этой толпы только что вырвали Ожара и Безанваля, и она каждый день ревела, требуя виселицы для принца де Ламбеска или хотя бы для его чучела.

Среди всех этих озлобленных физиономий с пылавшими ненавистью глазами обвиняемый узнал спокойное лицо и благожелательный взгляд своего ночного посетителя.

Он едва заметно ему кивнул и продолжал осматриваться.

— Обвиняемый! — обратился к нему председатель. — Приготовьтесь отвечать на вопросы.

Фаврас поклонился:

— Я к вашим услугам, господин председатель.

Начался второй допрос; обвиняемый выдержал его с прежней невозмутимостью.

Затем началось слушание свидетелей обвинения.

Фаврас, отказавшийся спасаться бегством, решил отстаивать свою жизнь в судебном разбирательстве: он попросил вызвать в суд четырнадцать свидетелей защиты.

После того как были заслушаны свидетели обвинения, маркиз приготовился увидеть своих свидетелей, как вдруг председатель объявил:

— Господа, слушание дела закончено.

— Прошу прощения, сударь, — со своей обычной вежливостью обратился к нему Фаврас, — вы забыли одну вещь, правда, это сущая безделица: вы забыли заслушать показания четырнадцати свидетелей, вызванных по моему требованию.

— Суд решил их не слушать, — заявил председатель.

Обвиняемый едва заметно нахмурился; сверкнув глазами, он воскликнул:

— Я полагал, что меня судит Шатле, и ошибался: насколько я понимаю, меня судит испанская инквизиция!

— Уведите обвиняемого! — приказал председатель.

Фавраса снова отвели в темницу. Его спокойствие, благородные манеры, мужество произвели некоторое впечатление на тех из зрителей, кто пришел без предубеждения.

Однако следует заметить, что таких было немного. Когда Фавраса уводили, ему вдогонку понеслись оскорбления, угрозы, свист.

— Казнить! Казнить! — орали пятьсот глоток.

Вопли преследовали его и после того, как за ним захлопнулась дверь.

Тогда, будто обращаясь к самому себе, он прошептал:

— Вот что значит вступать в заговор с принцами!

Как только обвиняемый вышел, судьи удалились на совещание.

Вечером Фаврас лег спать в свое обычное время.

Около часу ночи кто-то вошел к нему и разбудил.

Это был тюремщик Луи.

Он пришел под тем предлогом, что принес обвиняемому бутылку бордо, которого тот не просил.

— Господин маркиз, — сказал он, — судьи сейчас выносят вам приговор.

— Друг мой, — отвечал Фаврас, — из-за этого ты мог бы меня не будить.

— Нет, господин маркиз, я разбудил вас затем, чтобы спросить, не хотите ли вы что-нибудь передать тому, кто навестил вас вчера ночью.

— Нет.

— Подумайте, господин маркиз. Когда приговор будет оглашен, с вас глаз не спустят, и как бы ни было могущественно то лицо, его воля, вероятно, натолкнется на непреодолимые препятствия.

— Благодарю вас, друг мой, — сказал Фаврас. — Мне не о чем его просить ни теперь, ни позже.