Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 21. Анж Питу 1995.

— Неважно!

— Но, мадемуазель Катрин, — взмолился бедный малый в полном отчаянии, — почему же по той причине, что я ученый, вы обрекаете меня на голодную смерть? Разве вы не знаете, что философ Эпиктет кормился своим трудом, что баснописец Эзоп в поте лица зарабатывал хлеб свой? А ведь эти два человека были гораздо ученее меня.

— Ничего не поделаешь.

— Но господин Бийо взял меня в дом; теперь он послал меня из Парижа, чтобы я снова был у вас в доме.

— Допустим; но мой отец мог поручить вам такую работу, которую я, его дочь, не посмею на вас взваливать.

— А на меня и не надо ничего взваливать, мадемуазель Катрин.

— Да, но тогда вы останетесь без дела, а я не могу вам этого позволить. Мой отец как хозяин мог делать то, что мне как его заместительнице не пристало. Я распоряжаюсь его добром, и я хочу его приумножить.

— Но я буду работать, и моя работа будет давать прибыль; вы же видите, мадемуазель Катрин, что получается порочный круг.

— Как вы сказали? — переспросила Катрин, которая не понимала пышных фраз Питу. — Что значит порочный круг?

— Порочным кругом, мадемуазель, — пояснил Питу, — называют ошибочное рассуждение. Нет, оставьте меня на ферме и поручите мне любую, даже самую тяжелую работу. Тогда вы увидите, какой я ученый и какой лодырь. Впрочем, вам ведь надо вести книги, держать в порядке счета. Эта арифметика как раз по моей части.

— Я считаю, что это не занятие для мужчины, — сказала Катрин.

— Так что же, я ни на что не годен? — воскликнул Питу.

— Оставайтесь пока, — смягчилась Катрин, — я подумаю, как быть дальше.

— Вы хотите подумать, прежде чем решиться оставить меня здесь. Да что я вам сделал, мадемуазель Катрин? Ах, раньше вы были не такая.

Катрин едва заметно пожала плечами.

Ей нечего было возразить Питу, и все же было очевидно, что его настойчивость ей не по нраву.

Поэтому она оборвала беседу:

— Довольно, господин Питу, мне некогда, я должна ехать в Ферте-Милон.

— Тогда я бегу седлать вам лошадь, мадемуазель Катрин.

— Это совершенно ни к чему: оставайтесь здесь.

— Вы не хотите, чтобы я вас сопровождал?

— Оставайтесь на ферме, — повелительно сказала Катрин.

Питу стоял как пригвожденный к месту; опустив голову, он глотал горькие слезы, которые жгли ему веки, как кипящее масло.

Катрин вышла и велела одному из работников оседлать ее лошадь.

— Ох, — пробормотал Питу, — вы, мадемуазель Катрин, находите, что я переменился, но на самом деле это вы переменились, и гораздо больше, чем я.

Мамаша Бийо, смирившаяся с положением старшей прислуги, принялась за работу без рисовки, без горечи, с охотой. Потревоженная на мгновение жизнь вернулась в свою колею, и ферма снова превратилась в гудящий улей, полный пчел-тружениц.

Пока для Катрин седлали лошадь, она вернулась в дом, бросила взгляд в сторону Питу; он стоял как вкопанный, лишь голова его вертелась, как флюгер, вслед за каждым движением девушки, пока та не скрылась за дверью своей комнаты.

"Зачем это Катрин поднялась в свою комнату?" — гадал Питу.

Бедняга Питу! Зачем она поднялась в свою комнату? Чтобы причесаться, надеть белый чепчик, натянуть более тонкие чулки.

Совершив эти изменения в своем туалете и слыша, как ее лошадь бьет копытом под водостоком, она снова вышла, поцеловала мать и уехала.

Питу, слонявшийся без дела и не насытившийся беглым равнодушно-сотрадательным взглядом, который Катрин бросила на него уезжая, хотел рассеять недоумение.

С тех пор как Питу вновь увидел Катрин, он понял, что жить без нее не может.

Вдобавок в недрах этого неповоротливого дремлющего ума с однообразием движущегося взад и вперед маятника шевелилось нечто похожее на подозрение.

Девственным умам свойственно откликаться на все впечатления с равной силой. Эти ленивые натуры не менее чувствительны, чем другие; просто они ощущают, но не осмысливают.

Осмысление — это умение наслаждаться и страдать. Надо привыкнуть к страстям, чтобы наблюдать за их клокотанием в пучине, которая зовется сердцем человеческим.

Старики не бывают наивными.

Услышав удаляющийся цокот копыт, Питу подбежал к дверям. Он увидел, как Катрин свернула на проселочную дорогу, что соединяла ферму с трактом, ведущим в Ферте-Милон; эта проселочная дорога огибала холм с поросшей лесом вершиной. С порога он с сожалением и покорностью помахал вслед красавице. Но едва рука и сердце послали этот прощальный привет, как Питу пришла в голову одна мысль.

Катрин могла запретить ему сопровождать ее, но не могла помешать следить за ней.

Катрин могла сказать Питу: "Я не хочу вас видеть"; но она не могла сказать Питу: "Я запрещаю вам смотреть на меня".

Вот Питу и подумал, что раз ему все равно нечего делать, то ничто в мире не может помешать ему пойти лесом вдоль дороги, по которой едет Катрин. Таким образом он будет издали наблюдать за ней сквозь ветки деревьев, оставаясь незаметным.

От фермы до Ферте-Милона было всего полтора льё. Полтора льё туда, полтора льё обратно — для Питу это был пустяк. Вдобавок, проселочная дорога шла в обход. Пойдя напрямик, Питу мог укоротить свой путь на четверть льё. Оставалось всего два с половиной льё туда и обратно.

Два с половиной льё — для человека, казалось укравшего у Мальчика с пальчик сапоги, которые тот, в свой черед, украл у Людоеда, это было раз плюнуть.

Как только этот план созрел в голове Питу, он немедленно приступил к исполнению. Пока Катрин ехала к тракту, Питу, пригнувшись за высокими колосьями ржи, мчался к лесу.

Он мигом добрался до опушки, перепрыгнул ров и бросился лесом, быстроногий, как потревоженный олень, хотя и не столь грациозный.

Так он бежал с четверть часа, а через четверть часа в просвете между деревьями показалась дорога.

Он остановился, прислонившись к огромному дубу, полностью скрывавшему его за своим корявым стволом. Он был уверен, что обогнал Катрин.

И все же он прождал десять минут, пятнадцать минут — никого.

Быть может, она что-нибудь забыла на ферме и вернулась? Такое могло случиться.

С огромными предосторожностями Питу подошел поближе к дороге, выглянул из-за толстого бука, который рос прямо во рву на границе дороги и леса, окинул взглядом дорогу до самой равнины, но ничего не увидел.

Значит, Катрин что-то забыла и вернулась на ферму.

Питу пустился в обратный путь. Либо она еще не приехала и он увидит, как она возвращается, либо она уже приехала и он увидит, как она снова выезжает с фермы.

Питу бросился к равнине; его длинные ноги мелькали, словно циркуль, отмеряющий пространство.

Он бежал по песчаной обочине дороги, где ему легче было ступать, но вдруг остановился.