Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 21. Анж Питу 1995.

— Дьявольщина! Что же прикажете мне делать?

— Делайте что хотите, но окажите мне любезность увести куда-нибудь ваших людей, которые стучат алебардами по мостовой и курят. У нас в подвалах семь или восемь тысяч фунтов пороха, и одной искры довольно, чтобы все это здание взлетело на воздух.

— В таком случае, — сказал Бийо, — я знаю, как мне быть; я не стану обращаться ни к королю, ни к Национальному собранию; я обращусь к самой нации, и мы возьмем Бастилию.

— Как?

— Восемью тысячами фунтов пороха, что вы мне дадите, господин старшина.

— Неужели? — спросил Флессель издевательским тоном.

— Вне всякого сомнения, сударь. Пожалуйте мне ключи.

— Вы, должно быть, шутите?

— Нет, сударь, я не шучу, — отвечал Бийо.

Он схватил Флесселя обеими руками за шиворот и приказал:

— Давайте ключи или я позову своих людей!

Флессель стал бледен как смерть. Губы и зубы его конвульсивно сжались, но голос не дрогнул. Тем же ироническим тоном, что и прежде, старшина произнес:

— По правде говоря, сударь, вы окажете мне большую услугу, если избавите меня от этого пороха. Поэтому я отдам вам ключи, которых вы домогаетесь. Учтите только, что я высшее должностное лицо и, если вы будете иметь несчастье поступить со мной на людях так, как только что поступили с глазу на глаз, вы ровно через час будете повешены городской гвардией. Вы по-прежнему хотите получить этот порох?

— По-прежнему, — отвечал Бийо.

— И сами станете его раздавать?

— Да, сам.

— Когда же?

— Сию минуту.

— Прошу прощения, давайте условимся: мне здесь осталось дел минут на пятнадцать, а я бы предпочел, если вы не возражаете, чтобы раздача пороха началась после моего ухода. Мне предсказали, что я умру насильственной смертью, но, признаюсь, мне крайне отвратительна мысль, что я взлечу на воздух.

— Ладно, пятнадцать минут я подожду. Но у меня тоже есть просьба.

— Какая?

— Подойдемте вместе к окну.

— Зачем?

— Я хочу сделать вас популярным.

— Премного благодарен. Каким же это образом?

— Сейчас узнаете.

Бийо подвел старшину к окошку.

— Друзья мои, — крикнул он толпе, — вы по-прежнему хотите взять Бастилию, не так ли?

— Да, да, да! — проревели три или четыре тысячи глоток.

— Но вам нужен порох, не так ли?

— Да, да! Порох! Порох!

— Так вот! Господин купеческий старшина согласен дать нам порох, который хранится в подвалах ратуши. Поблагодарите его, друзья мои.

— Да здравствует господин купеческий старшина! Да здравствует господин де Флессель! — заорала толпа.

— Спасибо! — отвечал Бийо. — Спасибо вам от меня и от него!

— Теперь, сударь, — обратился он к Флесселю, — мне больше незачем хватать вас за шиворот ни с глазу на глаз, ни на людях, ибо, если вы не дадите мне пороха, нация, как вы выражаетесь, нация разорвет вас в клочки.

— Вот ключи, сударь, — сказал старшина, — поистине вам невозможно отказать.

— В таком случае, ловлю вас на слове, — произнес Бийо, в чьей голове, кажется, родился какой-то новый план.

— Черт возьми, вы собираетесь еще о чем-то просить меня?

— Да. Знакомы вы с комендантом Бастилии?

— С господином де Лонэ?

— Я не знаю его имени.

— Его имя господин де Лонэ.

— Отлично. Знакомы вы с господином де Лонэ?

— Он мой друг.

— Значит, вы не хотите, чтобы с ним стряслось беда?

— Разумеется, я этого не хочу!

— Ну вот! Чтобы с ним не стряслось беды, он должен добровольно отдать мне Бастилию или хотя бы доктора Жильбера.

— Не надеетесь же вы, что мои уговоры заставят его отдать в ваши руки узника или крепость?

— Это уж мое дело; я прошу у вас только письма к нему.

— Дражайший господин Бийо, предупреждаю вас, что если вы и войдете в Бастилию, то один, без свиты.

— Прекрасно!

— Предупреждаю вас также, что, войдя туда без свиты, вы, возможно, оттуда не выйдете.

— Замечательно!

— Я дам вам пропуск в Бастилию.

— Этого я и хочу.

— Но у меня есть еще одно условие.

— Какое?

— Что вы не явитесь ко мне за пропуском на луну. Предупреждаю вас, что в тех краях у меня знакомых нет.

— Флессель! Флессель! — глухо произнес чей-то недовольный голос за спиной у купеческого старшины. — Если ты будешь по-прежнему вести двойную игру, улыбаясь и аристократам и народу, ты не сегодня-завтра выпишешь себе пропуск в те края, откуда никто не возвращается.

Флессель вздрогнул.

— Кто говорит со мной? — спросил он, оборачиваясь.

— Это я, Марат.

— Марат-философ, Марат-врач! — воскликнул Бийо.

— Он самый, — ответил тот же голос.

— Да, Марат-философ, Марат-врач, который в этом последнем качестве хорошо бы сделал, занявшись лечением безумцев: у него не было бы отбоя от пациентов, — сказал Флессель.

— Господин де Флессель, — ответил мрачный собеседник купеческого старшины, — этот отважный гражданин просит у вас пропуск к господину де Лонэ. Замечу вам, что вы заставляете ждать не только его, но и три тысячи его спутников.

— Хорошо, сударь, сейчас он его получит.

Флессель подошел к столу, поднес одну руку ко лбу, а другой схватил перо и быстро начертал несколько строк.

— Вот ваш пропуск, — сказал он, отдавая бумагу Бийо.

— Прочтите, — сказал Марат.

— Я не умею читать, — отвечал Бийо.

— Тогда дайте мне, я прочту.

Бийо протянул бумагу Марату.

Она гласила:

"Господин комендант!

Мы, купеческий старшина города Парижа, посыпаем к Вам господина Бийо, желающего обсудить с Вами вопросы, касающиеся интересов упомянутого города.

14 июля 1789 года.

Де Флессель".

— Ладно, — сказал Бийо, — сойдет.

— Вы полагаете, что такого пропуска вам довольно? — спросил Марат.

— Разумеется.

— Постойте; господин старшина прибавит к письму постскриптум, благодаря чему пропуск станет много лучше.

С этими словами Марат подошел к Флесселю; тот стоял, опершись на стол, и высокомерно смотрел на двух людей, с которыми имел дело до сих пор, и на третьего, полуголого, который только что возник в дверях и встал там, опираясь на мушкетон.

Этот третий был Питу, всюду следовавший за фермером и готовый выполнить любое его приказание.

— Сударь, — обратился Марат к Флесселю, — я вам скажу, какой постскриптум вам следует прибавить к пропуску, чтобы его улучшить.

— Диктуйте, господин Марат.

Марат положил бумагу на стол и, указав пальцем место, где нужно поместить постскриптум, продиктовал:

— "Я вверяю жизнь гражданина Бийо, направляющегося к Вам в качестве парламентера, Вашей чести".

Флессель кинул на Марата взгляд, в котором ясно читалось желание скорее размозжить голову этому невзрачному субъекту ударом кулака, чем выполнить то, о чем он просит.

— Вы колеблетесь, сударь? — спросил Марат.