Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 21. Анж Питу 1995.

Король знаком выразил офицеру, принесшему ларец, свое удовлетворение; офицер вышел.

— Итак? — спросил Людовик XVI.

— Итак, ваше величество, это украденный у меня ларец.

— Откройте его, — приказал король.

— Ваше величество, я готов это сделать, если такова ваша воля. Я должен только предупредить ваше величество об одной вещи.

— О чем же?

— Ваше величество, как я уже говорил, в этом ларце нет ничего, кроме бумаг; их легко вынуть и прочесть, однако от них зависит честь женщины.

— И эта женщина — графиня?

— Да, ваше величество; но ее честь пострадает оттого, что вы узнаете ее тайну. Откройте, ваше величество, — сказал Жильбер и подал королю ключ.

— Сударь, — холодно возразил Людовик XVI, — возьмите этот ларец, он принадлежит вам.

— Благодарю вас, ваше величество, но как нам быть с графиней?

— О, только не будите ее здесь. Я хотел бы избежать новых сюрпризов, криков и слез.

— Ваше величество, — отвечал Жильбер, — госпожа графиня проснется там, где вам будет угодно.

— Прекрасно, в таком случае пусть она проснется в покоях королевы.

Людовик позвонил. Вошел офицер.

— Господин капитан, — сказал король, — госпожа графиня, узнав о сегодняшних парижских происшествиях, лишилась чувств. Прикажите отнести ее в покои королевы.

— Сколько времени займет дорога? — спросил Жильбер у короля.

— Не больше десяти минут — ответил Людовик.

Доктор простер руки над графиней.

— Вы пробудитесь через четверть часа, — приказал он.

Двое солдат по приказу офицера составили вместе два кресла и вынесли на них графиню из комнаты.

— Что вам еще угодно от меня, господин Жильбер? — осведомился король.

— Ваше величество, я хотел бы просить вас о милости, которая приблизила бы меня к вам и дала возможность быть вам полезным.

— Что вы имеете в виду? — удивился король.

— Я хотел бы стать королевским медиком, — сказал Жильбер, — это никому не внушит подозрений. Медик короля — доверенное лицо, остающееся в тени; пост важный, но не блестящий.

— Решено, — сказал король. — Прощайте, господин Жильбер. Да, чуть не забыл: сердечный привет Неккеру. Прощайте.

С этими словами Людовик вышел из комнаты, попутно приказав слугам: "Ужинать!".

Забыть об ужине он не мог ни при каких обстоятельствах.

Пока король учился философически сражаться с революцией и осваивал на этот предмет оккультные науки, королева, исповедовавшая философию совсем иной глубины и основательности, собрала в своем большом кабинете всех тех, кого звали ее приверженцами (без сомнения, оттого, что ни одному из них еще не довелось проверить и доказать свою верность).

Гости королевы также пересказывали друг другу страшные подробности прошедшего дня.

Больше того, королева узнала о случившемся первой, ибо, зная ее бесстрашие, подданные не побоялись известить ее об опасности.

Королеву окружали генералы, придворные, священники и знатные дамы.

У завешенных гобеленами дверей стояли группами пылкие и отважные юные офицеры, видевшие в бунтах черни лишь долгожданный случай блеснуть своим воинским искусством перед дамами, как то делали средневековые рыцари на турнирах.

Все завсегдатаи покоев королевы, верные слуги монархии, внимательно выслушали последние парижские новости, сообщенные очевидцем событий г-ном де Ламбеском: он прискакал в Версаль во главе своего полка, в усыпанном тюильрийской пылью мундире, и поспешил утешить правдой перепуганных людей, рисовавших себе несчастье, и без того немалое, еще более ужасным, чем на самом деле.

Королева сидела у стола.

То уже не была нежная и прекрасная невеста, ангел-хранитель Франции, которая — мы это видели — в начале этой истории пересекла северную границу с оливковой ветвью в руке. Не была это и прекрасная, грациозная государыня, явившаяся однажды вечером с принцессой де Ламбаль в таинственное жилище Месмера, собираясь усесться весело и недоверчиво подле символического чана, скрывавшего тайну ее будущего.

Нет! Это была надменная и полная решимости королева, женщина с нахмуренными бровями и презрительно кривящейся губой; женщина, в чьем сердце нежное и животворное чувство любви потеснилось, уступив место первым каплям желчи — яда, который будет беспрестанно вливаться в ее кровь.

Одним словом, это была женщина с третьего портрета Версальской галереи, не Мария Антуанетта и не королева Франции, но та, которую уже не называли иначе, чем Австриячкой.

За ее спиной в полумраке неподвижно полулежала на софе, откинув голову на подушку и прижав ладонь ко лбу, молодая женщина.

То была г-жа де Полиньяк.

Завидев г-на де Ламбеска, королева подалась вперед с отчаянной и радостной решимостью, как бы говоря: "Будь что будет, лучше узнать всю правду".

Господин де Ламбеск поклонился, знаком показав, что просит прощения за грязные сапоги, запыленный мундир и погнувшуюся саблю, не до конца входящую в ножны.

— Итак, господин де Ламбеск, — сказала королева, — вы только что из Парижа?

— Да, ваше величество.

— Что делает народ?

— Поджигает и убивает.

— От безумия или из ненависти?

— Нет, из кровожадности.

Королева задумалась, на первый взгляд готовая разделить мнение принца о народе. Затем, тряхнув головой, она возразила:

— Нет, принц, народ не жаждет крови, во всяком случае, не жаждет ее без причины. Вы что-то скрываете. В чем дело — в умоисступлении или в ненависти?

— Что мне сказать? Я полагаю, государыня, что это ненависть, дошедшая до умоисступления.

— Ненависть к кому? Ах, вы снова колеблетесь, принц; берегитесь, если вы будете так говорить со мной, я, вместо того чтобы спрашивать вас, пошлю в Париж одного из своих курьеров; он потратит час на дорогу туда, час на пребывание в Париже, час на обратную дорогу и через три часа поведает мне о случившемся без затей и уверток, как это сделал бы гомеровский вестник.

С улыбкой на устах к королеве приблизился г-н де Дре-Брезе.

— Однако, государыня, — сказал он, — что вам до ненависти народа? Вам не должно быть до нее никакого дела. Народ может ненавидеть кого угодно, но не вас.

Королева даже не удостоила ответом эти льстивые речи.

— Смелее, принц, смелее! — приказала она г-ну де Ламбеску. — Говорите.

— Что ж, сударыня, я скажу: народом владеет ненависть.

— Ко мне?

— Ко всем, кто им правит.

— В добрый час, вот теперь вы сказали правду, я это чувствую, — решительно заключила королева.

— Я солдат, ваше величество, — ответил принц.

— Вот и прекрасно! В таком случае говорите с нами как солдат. Что следует предпринять?

— Ничего, ваше величество.

Услышав эти слова, рыцари королевы в расшитых мундирах и при золоченых шпагах возроптали.