Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Вы, значит, считаете ее богатой? — спросила г-жа Ламотт.

— Она умеет изыскивать себе средства одним словом, жестом, улыбкой. Никогда ни один министр, кроме разве одного Тюрго, не имел мужества отказать королеве в том, что она просила.

— Ну, а я, — сказала г-жа де Ламотт, — вижу, что она менее богата, чем вы думаете, эта бедная королева, или, вернее, бедная женщина!

— Почему так?

— Разве человек может называться богатым, если ему приходится подвергать себя лишениям?

— Лишениям! Расскажите, в чем дело, милая Жанна.

— О Боже мой, я вам передам только то, что видела, ни больше ни меньше.

— Говорите, я вас слушаю.

— Вообразите себе два ужасных мучения, которые пришлось вынести этой несчастной королеве.

— Два мучения? Какие же?

— Знаете ли вы, что такое женское желание, милый принц?

— Нет, не знаю, но очень хотел бы, чтобы вы обучили меня, графиня.

— Так вот, у королевы есть одно желание, которое она не может удовлетворить.

— Желание кого-то?

— Нет, чего-то.

— Какое же?

— Бриллиантовое ожерелье.

— Подождите-ка, я знаю. Не хотите ли вы сказать о бриллиантах Бёмера и Боссанжа?

— Вот именно.

— О, это старая история, графиня.

— Стара она или нова, но скажите, разве не приводит королеву в настоящее отчаяние невозможность владеть тем, что едва не досталось простой фаворитке? Проживи Людовик XV еще две недели, и Жанна Вобернье получила бы то, чего не может иметь Мария Антуанетта.

— Вот в этом вы ошибаетесь, милая графиня: королева имела уже пять или шесть случаев получить эти бриллианты и всякий раз отказывалась от них.

— О!

— Я же говорю вам, что король предлагал ей бриллианты и она отказалась принять их из рук самого короля.

И кардинал рассказал ей историю про корабль.

Жанна с жадностью выслушала ее.

— Ну и что же из этого? — спросила она, когда кардинал кончил.

— Как что из этого?

— Ну да, что это доказывает?

— Что она не пожелала ожерелья, так мне кажется.

Жанна пожала плечами.

— Вы знаете женщин, вы знаете двор, вы знаете королей и даете провести себя таким образом?

— Но я просто свидетельствую отказ.

— Мой дорогой принц, это свидетельство только одного: королеве надо было произнести блестящее, приносящее популярность слово, и она сделала это.

— Прекрасно, — сказал кардинал, — вот как вы верите в королевские добродетели! Ах, скептик! Да апостол Фома был верующим по сравнению с вами!

— Пускай я буду скептиком или верующей, но я хочу убедить вас в одном.

— В чем же именно?

— Что королева едва успела отказаться от ожерелья, как ее охватило безумное желание иметь его.

— Вы все это выдумываете, милая моя; прежде всего знайте одно: при всех недостатках у королевы есть неоценимое достоинство.

— Какое же?

— Она бескорыстна! Она не любит ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней. Она ценит минералы по их достоинствам; для нее цветок у корсажа равноценен бриллиантам в ушах.

— Не спорю. Но только в данном случае я утверждаю, что королеве хочется надеть себе на шею несколько бриллиантов.

— О! Докажите, графиня.

— Нет ничего легче: только что я видела это ожерелье.

— Вы?

— Да, и не только видела, но и прикасалась к нему.

— Где?

— Все там же, в Версале.

— В Версале?

— Да, его привозили туда ювелиры, пытаясь в последний раз соблазнить королеву.

— И оно красиво?

— Оно удивительно.

— И вы, как истинная женщина, понимаете, что о нем можно мечтать?

— Я понимаю, что оно может отнять сон и аппетит.

— Увы, почему я не могу подарить королю корабль?

— Корабль?

— Да, тогда он подарил бы мне ожерелье, а получи я его, вы могли бы спать и есть спокойно.

— Вы смеетесь?

— Нет, клянусь вам.

— В таком случае я сейчас скажу вам одну вещь, которая вас очень удивит.

— Скажите.

— Я не хотела бы иметь это ожерелье!

— Тем лучше, графиня, так как я не мог бы подарить вам его.

— Увы, ни вы, ни кто-нибудь другой; это сознает королева, потому-то и желает его.

— Но я повторяю вам, что король предлагал ей его.

Жанна сделала быстрый жест, как бы говоря, что ей надоело это слушать.

— А я, — сказала она, — говорю вам, что женщины особенно ценят такие подарки от тех, кто не заставляет принимать их.

Кардинал внимательнее поглядел на Жанну.

— Я вас не совсем понимаю, — сказал он.

— Тем лучше; прекратим разговор. И прежде всего что вам за дело до этого ожерелья, раз мы не можем его иметь?

— О, будь я королем, а вы королевой, я бы заставил вас принять его!

— Ну вот, не будучи королем, заставьте королеву взять его, и вы увидите, так ли она рассердится на это насилие, как вы думаете!

Кардинал снова посмотрел на Жанну.

— Право, — сказал он, — вы уверены, что не ошибаетесь и что у королевы есть это желание?

— Страстное. Послушайте, милый принц, не говорили ли вы мне — или от кого-то я это слышала, — что вы были бы не прочь стать министром?

— Очень возможно, что я говорил это, графиня.

— В таком случае побьемся об заклад, милый принц…

— Относительно чего?

— Что королева сделает министром того человека, который сумеет повести дело так, чтобы это ожерелье через неделю лежало на ее туалетном столе.

— О, графиня!

— Я знаю, что говорю. Или вы предпочитаете, чтобы я думала про себя?

— О нет, конечно.

— К тому же то, что я говорю, не касается вас. Вполне понятно, что вы не бросите полтора миллиона на удовлетворение прихоти королевы; это значило бы, право, слишком дорого заплатить за портфель, который вы получите даром и на который имеете право. Примите же все сказанное мною за пустую болтовню. Я как попугай: меня ослепил солнечный свет, вот я все и твержу, что мне жарко. Ах, монсеньер, какое это тяжелое испытание для скромной провинциалки пользоваться целый день высочайшей милостью! Надо быть орлом, как вы, чтобы, не опуская глаз, смотреть на это ослепительное солнце.

Кардинал погрузился в раздумье.

— Ну вот, — сказала Жанна, — вы теперь плохо обо мне думаете и находите меня такой жалкой и вульгарной, что даже не удостаиваете говорить со мной.

— Это почему?

— Мое суждение о королеве основано на личном взгляде.

— Графиня!

— Что вы хотите? Мне показалось, что она желает иметь бриллианты, потому что она вздохнула, увидев их… А показалось мне это потому, что, будь я на ее месте, я желала бы иметь их. Простите мне эту слабость.

— Вы очаровательная женщина, графиня… Вы по какому-то странному совпадению одарены слабостью сердца, как вы признались, и вместе с тем силой ума; в иные минуты вы так мало напоминаете женщину, что это страшит меня. В другие же минуты вы бываете так очаровательны, что я благословляю Небо и вас.

И галантный кардинал заключил эту любезность поцелуем.