Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 18. Джузеппе Бальзамо. Часть 1,2,3 1994

Господин де Мопу на это отвечал, что время подданных его величества так же свято, как время его министров; что он, к тому же, сразу видит, кому из них следует отдавать преимущество; что он всегда рад отдать лучшее время суток тому, кто заслуживает этого преимущества.

Графиня де Беарн снова присела в реверансе, затем наступило томительное молчание: истекло время комплиментов и наступала пора переходить к изложению просьбы.

Господин де Мопу в ожидании потер подбородок.

— Монсеньер! — обратилась к нему просительница. — Я желала видеть ваше превосходительство, чтобы смиренно изложить суть важного дела, от которого зависит все мое состояние.

Господин де Мопу едва заметно кивнул головой, что означало: «Говорите!»

— Дело в том, монсеньер, — продолжала она, — что все мое состояние, вернее, состояние моего сына, зависит от исхода процесса, который я возбудила против семейства Салюсов.

Вице-канцлер слушал, потирая подбородок.

— Я наслышана о вашей справедливости, монсеньер, вот почему, несмотря на то что я знаю о вашей симпатии, я бы даже сказала о дружбе, которая связывает ваше превосходительство с моими противниками, я тем не менее без малейшего колебания явилась умолять ваше превосходительство выслушать меня.

Господин де Мопу не мог сдержать улыбки, услышав, как она превозносит его чувство справедливости: это очень походило на то, как пятьдесят лет тому назад расхваливались апостольские добродетели Дюбуа.

— Госпожа графиня! — отвечал он. — Вы правы, я друг Салюсов, но вы правы и в том, что, став хранителем печатей, я свято соблюдаю объективность. Итак, я готов ответить на ваши вопросы, невзирая на мои личные симпатии, как и подобает главе судебного ведомства.

— О монсеньер, да благословит вас Господь! — вскричала старая графиня.

— Я готов рассматривать ваше дело как простой слуга закона, — прибавил канцлер.

— Благодарю вас, ваше превосходительство! Ведь у вас такой опыт в подобных делах!..

— Кажется, ваша тяжба должна скоро слушаться в суде, не правда ли?

— Да, на будущей неделе, монсеньер.

— Чего же вы хотите?

— Я бы желала, чтобы вы, ваше превосходительство, ознакомились с подробностями моего дела.

— Я с ними уже знаком.

— И каково ваше мнение, монсеньер? — затрепетав, спросила старуха.

— Вы спрашиваете мое мнение об этом деле?

— Да.

— Я считаю, что оно не вызывает никаких сомнений.

— Так я его выиграю?

— Да нет же, напротив, проиграете.

— Вы, монсеньер, считаете, что я должна проиграть свою тяжбу?

— Несомненно. Я позволю себе дать вам один совет.

— Какой? — с надеждой в голосе спросила графиня.

— Так как вы будете обязаны оплатить судебные издержки…

— Что??

— …я советую вам приготовить деньги заранее!

— Монсеньер! Да ведь нас ждет разорение!

— Увы, госпожа графиня, вы должны понять, что суд не может принимать во внимание это обстоятельство.

— Должны же судьи иметь сострадание…

— Нет, вот именно из этих соображений богиня правосудия надевает на глаза повязку.

— Ваше превосходительство! Позвольте попросить у вас совета.

— Черт возьми! Спрашивайте! О чем идет речь?

— Скажите, может быть, существует способ добиться смягчения приговора?

— Вы знакомы с кем-нибудь из ваших судей? — спросил вице-канцлер.

— Нет, никого из судей я не знаю, монсеньер.

— Какая досада! Ведь господа Салюсы поддерживают дружеские отношения почти с тремя четвертями членов парламента!

Графиня содрогнулась.

— Разумеется, — продолжал вице-канцлер, — не это является решающим обстоятельством, потому что судьи не руководствуются личной симпатией.

Это было приблизительно так же бесспорно, как то, что канцлер справедлив, а Дюбуа — добродетелен. Графиня почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

— Однако когда обе стороны имеют одинаковые шансы, — продолжал г-н де Мопу, — судья скорее отдаст свое предпочтение другу, нежели незнакомому лицу. Это так же верно, как то, что вы проиграете свой процесс, вот почему вам следует готовиться к самым неблагоприятным последствиям.

— Какие ужасные вещи я слышу от вашего превосходительства!

— Я надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь давать какие бы то ни было рекомендации господам судьям. Так как сам я не принимаю участия в голосовании, то имею право лишь высказать свое мнение.

— Увы, монсеньер, у меня были некоторые подозрения…

Вице-канцлер пристально взглянул на старуху.

— …господа Салюсы живут в Париже, и они, конечно, знакомы со всеми судьями, вот почему они всемогущи.

— Они всемогущи прежде всего потому, что правы.

— Как мне больно слышать эти слова из уст столь несгибаемого человека, как вы, монсеньер!

— Я говорю вам это потому, — с притворной доброжелательностью прибавил г-н де Мопу, — что хочу быть вам полезен, даю вам честное слово!

Графиня вздрогнула: ей померещилось нечто неясное не столько в словах, сколько в скрывавшихся за словами мыслях вице-канцлера. Стоило только устроить это нечто, и она могла бы надеяться на благоприятный исход.

— Кстати сказать, — продолжал г-н де Мопу, — ваше имя — одно из самых известных во Франции, оно для меня лучшая рекомендация.

— Что не помешает мне проиграть процесс, монсеньер!

— Ничего не поделаешь! Я ничем не могу вам помочь.

— Ах, ваше превосходительство, — качая головой, проговорила графиня, — неудачно складываются мои дела!

— Не хотите ли вы сказать, сударыня, — с улыбкой подхватил г-н де Мопу, — что во времена нашей молодости дела шли лучше?

— Увы, да, монсеньер, — так мне, во всяком случае, представляется; я с удовольствием вспоминаю время, когда вы еще были простым королевским адвокатом в парламенте и произносили блестящие речи, а я, будучи молоденькой девушкой, от души вам рукоплескала. Какой был задор! Какое красноречие! А как вы были добродетельны! Ах, господин канцлер, в те времена не существовало ни интриг, ни поблажек! Уж в былое время я выиграла бы тяжбу!

— Тогда всем заправляла госпожа де Фалари, по крайней мере, в те минуты, когда регент закрывал на это глаза, а Мышка тем временем шарила по углам, вынюхивая, чем бы поживиться.

— Знаете, монсеньер, госпожа де Фалари была все-таки знатная дама, а Мышка — славная девушка.

— До такой степени, что им обеим ни в чем не было отказа.

— Вернее, они ни в чем не отказывали.

— Ах, графиня, не заставляйте меня говорить плохо о моем ведомстве из любви к моей молодости! — отвечал канцлер со смехом, который все больше удивлял старую графиню искренностью и естественностью.

— Однако вы, ваше превосходительство, не можете помешать мне оплакивать потерянное состояние, мой навеки разоренный дом.